Полковник Шабер - Оноре де Бальзак Страница 3

Засим последовала буря восклицаний, криков, смеха, для изображения коих пришлось бы исчерпать весь запас звукоподражаний.

— А в какой театр мы пойдем?

— В Оперу, — объявил письмоводитель.

— Прежде всего, — сказал Годешаль, — театр вовсе не был оговорен. При желании я могу сводить вас поглядеть на мадам Саки.

— Мадам Саки не представление!

— А что такое представление вообще? — продолжал Годешаль. — Давайте выясним сначала фактическую сторону дела. На что я держал пари, господа? На представление! А что такое представление? То, что представляется взору…

— Но, исходя из этого, вы, чего доброго, покажете нам в качестве представления воду, бегущую под Новым мостом, — перебил его Симонен.

— …то, что представляется взору за деньги, — закончил Годешаль.

— Но за деньги можно видеть тысячу вещей, которые отнюдь не являются представлением. Определение грешит неточностью, — вставил Дерош.

— Да выслушайте вы меня наконец!

— Вы запутались, дружище, — сказал Букар.

— Курциус — представление или нет? — спросил Годешаль.

— Нет, — возразил письмоводитель, — это кабинет восковых фигур.

— Ставлю сто франков против одного су, — продолжал Годешаль, — что кабинет Курциуса есть собрание предметов, которое можно именовать представлением. Он содержит нечто, что можно обозреть за различную плату, в зависимости от занимаемого места.

— Вот уж чепуха! — воскликнул Симонен.

— Берегись, как бы я не влепил тебе затрещину, слышишь! — пригрозил Годешаль.

Писцы пожали плечами.

— Впрочем, вовсе еще не доказано, что эта старая обезьяна над нами не подшутила, — промолвил Годешаль под взрывы дружного хохота, заглушившего его рассуждения. — На самом деле полковник Шабер давно умер, супруга его вышла вторично замуж за графа Ферро, члена государственного совета. Госпожа Ферро — одна из наших клиенток.

— Прения сторон переносятся на завтра, — заявил Букар. — За работу, господа! Хватит бездельничать! Заканчивайте побыстрей прошение, оно должно быть подано до заседания Четвертой палаты. Дело будет разбираться сегодня. Итак, по коням!

— Если это полковник Шабер, почему же он не дал хорошего пинка негоднику Симонену, когда тот разыгрывал перед ним глухого? — спросил Дерош, полагая, очевидно, что это аргумент более веский, нежели речь Годешаля.

— Поскольку дело не выяснено, — заявил Букар, — условимся пойти во Французский театр, во второй ярус, смотреть Тальмa в роли Нерона. Симонен будет сидеть в партере.

Сказав это, письмоводитель направился к своему бюро, остальные последовали его примеру.

— …изданного в июне тысяча восемьсот четырнадцатого года (последние слова полностью), — произнес Годешаль. — Готово?

— Готово! — откликнулись оба переписчика и писец; перья их заскрипели по гербовой бумаге, и комната наполнилась шумом и шорохом, как будто сотня майских жуков, посаженных школьником в бумажный фунтик, разом зацарапалась об его стенки.

— И мы надеемся, что господа судьи… — продолжал импровизатор. — Стойте-ка! Давайте я перечту фразу. Я сам уж теперь ничего не понимаю.

— Сорок шесть… (Что ж! Бывает! Бывает!) и три, итого сорок девять, — пробормотал Букар.

— И мы надеемся, — продолжал Годешаль, перечитав написанное, — что господа судьи окажутся достойными августейшего творца ордонанса и оценят по достоинству нелепые притязания со стороны администрации капитула ордена Почетного легиона, дав закону широкое толкование, предложенное нами здесь...

— Не угодно ли вам, господин Годешаль, стаканчик воды? — спросил юный писец.

— Вечно этот пустомеля Симонен! — воскликнул Букар. — А ну-ка, живо! Бери пакет и несись на своих на двоих в Дом инвалидов.

— ...предложенное нами здесь, — продолжал Годешаль. — Прибавьте: в интересах госпожи (полностью!) виконтессы де Гранлье.

— Как! — воскликнул старший письмоводитель. — Вы отваживаетесь составлять прошения по делу виконтессы де Гранлье против Почетного легиона, которое контора ведет на свой риск! Вы, как я вижу, простофиля! Соблаговолите сохранить копии и черновики, они мне пригодятся в деле Наварренов против богоугодных заведений. А сейчас уже поздно, я сам напишу коротенькое прошение с необходимыми «принимая во внимание» и пойду в суд…

Подобные сцены принадлежат к бесчисленным развлечениям молодости, и, вспоминая их на склоне лет, обычно говорят: «А славное все-таки было времечко».

Около часу ночи незнакомец, именовавший себя полковником Шабером, постучался у дверей г-на Дервиля, поверенного в делах при суде первой инстанции Сенского департамента. Привратник сообщил ему, что г-н Дервиль еще не возвращался. Старик сослался на то, что ему назначено прийти, и поднялся к знаменитому правоведу, слывшему, несмотря на свою молодость, одной из самых светлых голов Судебной палаты. Посетитель неуверенно позвонил и с немалым удивлением увидел письмоводителя, раскладывавшего на обеденном столе в столовой Дервиля многочисленные папки с делами, подготовленными к слушанию на следующий день. Письмоводитель, не менее удивленный, поздоровался с полковником и попросил его присесть. Посетитель сел.

— Ей-богу же, сударь, я решил, что вы подшутили надо мной вчера, назначив для посещения такой поздний час, — сказал старик с вымученной веселостью бедняка, пытающегося казаться любезным.

— Писцы шутили, и, тем не менее, они сказали правду, — ответил старший письмоводитель, продолжая свою работу. — Господин Дервиль отвел это время для подготовки дел: он обдумывает методы защиты, подбирает доказательства, предусматривает возможные осложнения. Его удивительный ум чувствует себя наиболее свободно в эти часы, когда ночная тишина и спокойствие благоприятствуют появлению удачных мыслей. С тех пор как он практикует, вы третий по счету, кто получит совет в такой час. Возвратившись домой, наш патрон изучит каждое дело, прочтет все от доски до доски, просидит за работой пять — шесть часов, потом вызовет меня и даст мне указания. Утром, с десяти до двух, он принимает посетителей, а остаток дня посвящает деловым свиданиям. Вечерами он бывает в обществе, чтобы поддержать необходимые связи. Таким образом, в его распоряжении остается только ночь, для того чтобы вникнуть в судебные решения, порыться в арсенале кодексов, наметить план битвы. Он не хочет проиграть ни одного процесса, он любит свое искусство. В отличие от многих своих коллег он не возьмется за любое дело. Такова его жизнь. На редкость деятельный человек! Ну, и зарабатывает он немало.

Слушая объяснения письмоводителя, старик хранил глубокое молчание, и Букар, мельком взглянув на его странную физиономию, не озаренную ни малейшим проблеском мысли, решил оставить его в покое. Через несколько минут появился Дервиль, он был в бальном фраке. Письмоводитель отпер ему дверь и снова взялся за свои папки.