Сущий рай - Ричард Олдингтон Страница 29

— Коллекций! — воодушевленно прервал он. — Ну конечно, мои коллекции! Теперь я все вспомнил, что случилось с моей памятью? Да, вы знаете, дорогой мой, — продолжал он любезно конфиденциальным тоном, точно сообщая Крису какую-то важную тайну. — Ведь Чепстон написал мне о вас. Коллекции, конечно. Но как это мило с вашей стороны, что вы пришли, необычайно мило. Я очень ценю это, да-да, особенно в наше время, когда почти утрачены приятные манеры, настоящие светские манеры.

Мистер Риплсмир впал в экстатический транс от доброты, которую проявил Крис, согласившись прийти к нему. Крис чувствовал себя неловко. Может быть, этот старый кретин рассчитывает, что он будет работать даром? Может быть, эта напускная любезность — только хитрый светский прием? Крис взглянул на мистера Риплсмира более внимательно. Он увидел невысокого старика с брюшком, одетого в довольно старомодный костюм синей саржи с синим в крапинку галстуком-бабочкой. Его крупные безобразные руки были наманикюрены. Его лоб казался выше, чем был на самом деле, благодаря стратегическому отступлению волос впереди. Значительная часть его красного лица, казалось, провалилась под подбородок. От этого оно приобрело сходство с розовой лягушкой и нижние веки оттянулись, так что мистер Риплсмир смотрел на вселенную обманчиво-аристократическим взглядом унылой ищейки.

— Чепстон дал мне понять, что вы не откажетесь платить мне… — начал Крис, переходя прямо к делу.

— Дорогой мой! Дорогой мой! — прервал его мистер Риплсмир. — Прошу вас не говорить со мной о деньгах. Я не выношу подобных разговоров. Они расстраивают меня, я человек слишком чувствительный. Упоминание о деньгах действует на меня так же, как если кто-нибудь царапает ногтями тонкий шелк.

И мистер Риплсмир весь передернулся от своей утонченной чувствительности.

— Тогда мне, пожалуй, лучше… — начал Крис, вставая со стула.

— Да вы меня совсем не поняли! — запротестовал мистер Риплсмир. — Садитесь, прошу вас, садитесь. Я настаиваю!

Крис в замешательстве повиновался, так как ему, по-видимому, не оставалось ничего другого. Мистер Риплсмир продолжал изливаться ему в своих чувствах.

— Я вас не осуждаю. Теперь такая грубость считается почти de rigueur. [10]Но я не одобряю этого, мне это совсем не нравится. Я вырос в кругу, где признаны были правила поведения леди и джентльменов, и я до сих пор придерживаюсь этих правил… К тому же, дорогой мой, когда мы с вами узнаем друг друга поближе, а я в этом уверен…

Здесь мистер Риплсмир приподнялся на один дюйм с кресла и отвесил церемонный поклон, на что Крис, точно в каком-то гипнозе, ответил тем же, чувствуя себя при этом неимоверным дураком…

— Вы поймете, какая у меня чувствительная натура. Напрасно я стал бы притворяться. У меня натура необыкновенная. Я несравненно острее воспринимаю всякие чувства, оттенки, настроения, чем другие. Всю жизнь это было для меня источником неописуемых страданий, и, однако, ни за какие блага я бы от этого не отказался. Вы этого не поймете. Вы принадлежите к ужасному новому поколению, столь холодному, столь черствому, столь эгоистичному, лишенному блестящего остроумия и наших тонких чувств.

— Что хотели бы вы мне поручить? — спросил Крис, решив, что не имеет смысла вступать с ним в спор на эту тему.

— Ну вот, вы опять, дорогой мой, вот опять! — воскликнул мистер Риплсмир, дрожа от своей уязвленной чувствительности. — Ну чего ради такой воспитанный молодой человек, как вы, напускает на себя эту плебейскую грубость. Бессознательно это? Или поза? Скажите мне, я хочу знать.

Крис был совершенно сбит с толку: он не знал, что сказать.

— Это, по-видимому, наиболее эффективный способ достигнуть чего бы то ни было, — рискнул он.

— Эффективный! — самое слово, казалось, оскорбило его. — Дорогой мой! Ну право же! Ну, скажите, на что нам с вами эффективность? Предоставим ее биржевым маклерам, шоферам и всем этим господам… — Он с жеманным пренебрежением сдунул с рукава невидимую пылинку и повторил: этим господам! Наше дело, если уж у нас должна быть такая ужасная вещь, как дело, — это наслаждаться жизнью, поддерживать высокие старые традиции.

— К этому можно подходить по-разному… — начал было Крис, но мистер Риплсмир снова прервал его, проявляя полное пренебрежение ко всему, что мог бы сказать Крис.

— Взглянем сначала на коллекции, — заключил он вставая. — Вы сами решите, доставит ли вам удовольствие привести их в порядок. Я, конечно, знаю их как свои пять пальцев, но не могу, вы понимаете, посвящать свое время тому… чтобы…

Он открыл перед Крисом дверь, и Крис оказался втянутым в утомительный фарс на тему: «Будьте любезны, пожалуйста», «нет, прошу вас», «что вы, что вы», «раз уж вы так настаиваете», который повторялся у каждой двери.

Мистер Риплсмир, важно выступая и разглагольствуя, провел его в конец широкого коридора к лифту. Ливрейный лакей проворно открыл перед ними дверцу.

— Первый этаж, Гардинер, — сказал мистер Риплсмир, улыбаясь очаровательно-ласковой улыбкой.

Лакей поклонился.

— Прошу извинения, дорогой мой, что везу вас в этой ужасной машине, в которой я, к счастью, ничего не понимаю, — сказал мистер Риплсмир, когда они вошли в лифт. — Я ненавижу машины. Они отнимают у жизни ее очарование, ее изящество. Но я так невероятно занят, что мне приходится пользоваться ими для экономии времени. Вот мы и приехали. Facilis descensus Averni. [11]Добрый старый Вергилий, какой поэт! Ха-ха-ха!

И, обращаясь к лакею:

— Благодарю вас, Гардинер.

— Благодарю вас, сэр.

— Вот и моя библиотечка, — сказал Риплсмир, открывая высокую дверь, покрытую обильной резьбой, и заставляя Криса войти первым. — Приятная комната, только, боюсь, сейчас она в некотором беспорядке.

Крис остановился как вкопанный, глядя перед собой в изумлении, почти в ужасе. Он не знал, чего он, собственно, ожидал, но во всяком случае не таких масштабов и не такого хаоса.

Библиотека занимала прекрасную комнату с высоким потолком, выходившую во внутренний двор и расположенную вдоль одной из его сторон. За исключением нескольких ниш с бюстами все стены были заняты книжными полками; к ним были приставлены стремянки, чтобы можно было добраться до верхних полок. На высоте пятнадцати футов, между верхним и нижним рядами окон, шла узкая галерея с резными перилами, по которой тоже были расположены полки. На сводчатом потолке была роспись — Аполлон и музы, подражание Тьеполо. Внизу стояли длинные столы, пюпитры, вольтеровские кресла у огромного камина и даже два старинных глобуса.

Причиной изумления Криса было неожиданное великолепие этого псевдоренессанса. Причиной его ужаса — невероятный беспорядок. Книги всех форматов и в самых различных переплетах стояли или лежали на полупустых полках. Столы и пол были завалены грудами книг, а в одном конце комнаты стояли огромные ящики, частью заколоченные, частью вскрытые, в которых виднелись кое-как уложенные книги. Сизифов труд — привести все это в порядок.