Свобода... для чего? - Жорж Бернанос Страница 28

Я хотел бы помочь вам пересмотреть некоторые условности. Миллионы людей, целые континенты не столь охотно, как принято считать, открывают объятия цивилизации машин. Они завоеваны ею или будут завоеваны ею — в точном смысле этого слова. Им будут навязаны машины — будь то силой или войной, как англичане некогда навязали китайцам опиум, чтобы на китайском рынке продолжился сбыт индийского опиума. Возьмем в качестве примера Японию — мне этот пример представляется типичным: за многие столетия в Японии сформировалась одна из самых выразительных и утонченных цивилизаций, когда-либо существовавших в мире; ее удалось превзойти лишь цивилизации Китая (еще более высокоразвитой). С начала XIX века европейская банда по производству машин постаралась заставить Японию открыть ей двери. Япония сопротивлялась на протяжении сорока лет, но было уже поздно: цивилизация машин всунула ногу между дверью и дверным косяком. Машинная зараза наводнила Японию; под действием пропаганды и европейского примера возникли новые потребности. Народ охватило горячечное стремление к обману; так возникла известная вам Япония. После чего прежние наставники и инструкторы стали лечить ими же напущенное на эту страну безумие при помощи атомных бомб.

Перед лицом этой цивилизации материи, перед лицом этой тоталитарно-концлагерной организации, поглощающей все — включая и сами демократические режимы, Франция выглядит одинокой. Ведь, как вам известно, демократические режимы соскальзывают к диктатуре; они изначально представляют собой экономические диктатуры. Демократические страны выиграли войну и проиграли мир, используя характерные для диктатуры методы. Идиоты утверждают, что поступить по-другому они не могли. На это я отвечу, что роль упомянутых стран как демократий заключалась в том, чтобы не вести войну, а вовремя предупредить ее. Они же вместо этого терпимо относились к диктаторским режимам, а то и всячески благоволили им — до той поры, пока они верили, будто им удастся воспользоваться этими режимами в своих целях. После этого они явились в Мюнхен в рубище и с вервием на шее. Именно мюнхенцам следовало бы расположиться на скамье подсудимых между господином Риббентропом и маршалом Герингом, когда выступал представитель маршала Сталина и, апеллируя к человеческой совести, рассуждал о священных правах человеческой личности. Что ж, перед лицом этой колоссальной тоталитарно-концлагерной организации Франция может показаться более слабой, чем Афины перед лицом Рима. Но если эта гигантская цивилизация заключала в себе прирожденный порок гигантизма? Вы скажете, что она располагает мощными средствами, против которых беззащитна подобная нашей цивилизация. Но что, если эта цивилизация представляет собой контрцивилизацию, своего рода монстра, обреченного со временем почти полностью утратить контроль над использованием имеющихся в его распоряжении средств? Что, если она мало-помалу оказалась перед необходимостью пользоваться этими средствами в ущерб самой себе? Ведь, в конце концов, среди нас нет никого, кому не привиделся бы в дурном сне порожденный плохо отрегулированной атомной бомбой апокалиптический взрыв, приведший к полному уничтожению всех континентов. Вы полагаете, что неслыханные разрушения, имевшие место во время последней войны, будут иметь перед лицом истории иной смысл, нежели тот, о котором я здесь толкую? Ценность цивилизации измеряется тем уровнем безопасности, которым она наделяет своих граждан; никогда за время существования цивилизаций люди не были еще низведены до жалких временщиков, оккупировавших собственную планету, которая завтра, быть может, окажется в полном распоряжении рядового техника…

Понимаю, разумеется, что принуждаю вас сейчас сделать над собой немалое усилие, чтобы, так сказать, приспособить свое мышление к новому взгляду на вещи, к необычному истолкованию событий, которые чересчур близки вам, и вам недостает временной дистанции, чтобы верно оценить их. Вы, конечно, держитесь за свое, за одну успокаивающую, простецкую и упрощенную мысль: не может существовать двух разных человеческих цивилизаций, все цивилизации всегда представляли и представляют собой лишь различные формы одной-единственной цивилизации. Но простите! Разве нельзя то же самое отнести и к варварству? Разве варварство не может точно так же принимать различные формы? И не станем ли мы в ближайшее время свидетелями расцвета технического варварства? Ведь варварство — совсем не то же самое, что невежество. Не следует путать варвара с дикарем. Варвар является таковым лишь в силу того, что ему неведомы — или он намеренно игнорирует те высшие проявления духовного начала, которые и делают человека достойным своего имени. Мы можем с легкостью вообразить, что человечество вернется к варварскому состоянию — то есть исключительно к культу силы, — при этом в полном объеме сохранив все достижения техники. Каким образом техника может уберечь нас от варварства? Ведь люди наделены этими высшими проявлениями духовного начала, о которых я только что говорил, вовсе не благодаря современным техникам. И они это знают. Было бы непростительно разделять точку зрения тех бедолаг, для которых представление о цивилизации неотделимо от представления о комфорте — даже если комфорт этот стоит им бесчисленных войн и катастроф. Они похожи на убийцу перед казнью, который наслаждается последней своей трапезой и, как говорят в народе, «набивает себе брюхо», а потом отправляется прямиком на электрический стул.

Ну а вы, молодежь! Те из вас, молодых, кто меня слушает! Разные мошенники призывают вас клеймить меня как Кассандру, а вас порой похваливают за то, что вы с радостью и мужеством принимаете этот нынешний мир — как если бы он был вашим творением и вы не получили бы его из наших рук. Может, он и вправду ваш; может, он окажется вашей могилой. И если он еще какое-то время продержится и ничто не остановит его в своем неумолимом развитии, то вам выделят место в его оссуарии. Безмозглые христиане и убогие бессовестные попы, которых пугает мысль о том, что их сочтут реакционерами, — все они призывают вас христианизировать мир, который вполне сознательно и открыто мобилизует все свои ресурсы для того, чтобы обойтись без Христа, чтобы воцарилось правосудие вне Христа, правосудие без любви — то есть такое правосудие, во имя которого Христа бичевали и распяли на кресте. Думаю, среди вас, молодые люди, есть немало истинно верующих и живущих по закону веры. К ним апеллируют именем правосудия, и таким образом совесть каждого из них подвергается испытанию шантажом; перед шантажом этим трепещут ныне те несчастные, о которых я только что говорил, — трепещут вполне добродетельно и усердно, но бесхарактерно. Не отдавая себе отчета, они выказывают то же самое ослепление и совершают ту же самую ошибку, что и духовенство XIX века, во имя порядка в конечном итоге признавшее за буржуазией своего рода божественное право. Теперь право перешло в другие руки, и те, о ком я веду речь, наблюдают за реформированием другого божественного права — права пролетариата.

«Вы познаете древо по плодам его», — сказано в Писании. Мы признаем за плодами определенную правомочность, справедливость — даже если она именует себя «социальной справедливостью» (как мы некогда уже констатировали на Майорке во времена испанского Крестового похода наличие определенного порядка, также именовавшего себя «общественным»; к тому же он полагал себя «христианским»). Во имя «социальной справедливости» — подобно тому, как вчера это делалось во имя «общественного порядка», — убивают, депортируют, пытают миллионы людей; порабощают целые народы; перемещают их с места на место, будто скот. Убивают, а самое главное — лгут. Лгут столь необдуманно, что в данном случае даже не приходится говорить о намеренном обмане общественного мнения, ведь общественное мнение не поддается на эту ложь; просто люди утрачивают всякую потребность в истине и даже не стремятся познать ее.