Пастыри ночи - Жоржи Амаду Страница 28

Следует, однако, пояснить, что приход Мартина не был таким уж неожиданным, как могло показаться. Накануне вечером Бешеный Петух навестил Капрала и завел долгую беседу. Мариалва, подавая кашасу, не переставала вертеться около них и вскоре сообразила, что весь этот разговор лишь вступление, поскольку Жезуино перескакивает с одной темы на другую и не раскрывает своих карт. Только хлебнув кашасы, он сказал:

— Ты помнишь, Мартин, что завтра день рождения Тиберии?

Капрал кивнул головой, и по лицу его пробежала тень. Жезуино продолжал:

— Месса в пять утра в церкви Бонфима…

Настороженный взгляд Мариалвы впивался то в одного, то в другого. Наступило короткое молчание. Мартин смотрел в окно, но ничего не видел: ни мальчишек, гонявших тряпичный мяч, ни трамвая, скрежетавшего на поворотах, — Жезуино мог в этом поклясться. Наконец Мартин заговорил:

Знаешь, Бешеный Петух, я не пойду.

— Почему?

— Тиберия нехорошо поступила по отношению ко мне и Мариалве. Она меня обидела.

Жезуино взял пустую рюмку и заглянул в нее, Мариалва поднялась, чтобы налить.

— Спасибо… — сказал он. — Тебе виднее: если не хочешь, не ходи, дело твое… Только вот что я тебе скажу: когда мы спорим с матерью, всегда права она, а не мы.

— С матерью?..

— Ну да…

Он выпил кашасу.

— Мне кажется, — вступила в разговор Мариалва, — Мартину надо пойти. Доне Тиберии я не пришлась по вкусу, уж не знаю, почему, наверно, чьи-нибудь наговоры… Но из-за этого Мартин не должен с ней ссориться… Я уже говорила ему…

— На твоем месте я бы сходил в церковь, где собираются только друзья, а потом, уже с Мариалвой, на фейжоаду… Для Тиберии это будет лучшим подарком…

Мартин ничего не ответил, Жезуино Бешеный Петух заговорил о чем-то другом, выпил еще немного и ушел. Спускаясь по склону, он услышал, что кто-то зовет его. Он обернулся. Это была Мариалва.

— Положитесь на меня, и он пойдет, — сказала она. — Он отказывается из-за меня, но я все улажу… Он делает то, что я хочу…

Мартин пошел к мессе один, а на завтрак — с Мариалвой. Фейжоада была приготовлена в двух огромных кастрюлях, вместивших не один килограмм фасоли, языка, солонины, копченого и вяленого мяса, телятины, свиных хвостиков и ножек, грудинки, сала. Кроме того, подали рис, окорока, филе, курицу под темным соусом, жареную маниоковую муку… Таким завтраком можно было накормить целую армию.

Гостей, правда, собралось поменьше, но за батальон они наверняка управились, едоки были что надо. Кашаса, вермут и пиво лились рекой. Некоторые гости так и не дотянули до вечернего бала, свалились уже за завтраком, Курио, например, который не притронулся к еде, опорожняя рюмки с кашасой одну за другой, без остановки.

Оправившись после переживаний во время мессы, Тиберия, сидя в качалке, принимала поздравления и подарки, сопровождавшиеся объятиями и поцелуями; весело и радушно справлялась она с обязанностями хозяйки. Время от времени подзывала одну из девушек и велела угощать гостей, внимательно наблюдая за тем, чтобы у них были полные тарелки и рюмки. Жезус ходил по залу, но не забывал ухаживать за женой, накладывая ей еду и наливая вермут, ее любимый напиток, а также ласково поглаживать ее по голове. Он подарил Тиберии длинные серьги, в которых она и красовалась сейчас, напоминая огромную восточную статую.

Мариалва, войдя, направилась прямо к Тиберии; склонившись в низком поклоне, она крайне любезно поздравила хозяйку заведения и важную птицу в своем кругу. Кто знает, может быть, настанет день, когда Мариалва будет нуждаться в ней, а она была предусмотрительна. Тиберия приняла эту дань уважения, не изменившись в лице, она лишь кивала, как бы в знак согласия, и время от времени прерывала излияния Мариалвы, чтобы отдать распоряжения мальчишке, нанятому обслуживать гостей, а затем благосклонным жестом разрешала продолжать. Когда Мариалва кончила, Тиберия снисходительно улыбнулась, не выказывая, впрочем, особой радости по поводу ее прихода; она не поздравила Мариалву с браком, будто и не знала, что та вышла замуж за Капрала, не похвалила даже ее красоту, которую нельзя было не заметить. И тем не менее Тиберия сделала вид, что не заметила. Затем радушно пригласила Мариалву сесть и велела одной из девушек угостить ее. Словно Мариалва пришла с официальным визитом… Тиберия ни единым словом не коснулась нашумевшей женитьбы Капрала, его уютного домашнего очага в Вила-Америке ни в разговоре с Мариалвой, ни в разговоре с Мартином, с которым она держалась по-прежнему дружески, точно ничего не случилось, точно он и не уезжал в провинцию. Мартин попытался разрядить атмосферу, сломить барьер, воздвигаемый Тиберией, и подчеркнуто спросил:

— Как ты, Мамочка, находишь мою жену? Недурна, правда?

Тиберия притворилась, что не слышит его, обратившись к кому-то из гостей. Однако Мартин повторил вопрос, взяв Тиберию за руку.

— Каждый ест на той тарелке, которая ему нравится… — пробурчала она.

Ответ поставил Мартина в тупик, он попытался сообразить, что означает едкая ирония, заключенная в нем, и в конце концов, пожав плечами, повернулся к Мариалве, сидевшей поблизости. Тиберия не была расположена к его жене и не собиралась это скрывать, все еще помня обиду. Как долго она будет упорствовать? Мартин хорошо ее знал, она не умела долго сердиться, никогда не таила в душе злобы. Сейчас Тиберия ведет себя, как светская дама, даже несколько преувеличенно заботясь о Мариалве, которую по приказанию хозяйки девушки завалили едой и только ждали возможности броситься исполнять любую ее просьбу. Однако Мартин понимал, что Тиберией руководило не столько желание угодить Мариалве, сколько похвастаться достатком в доме, пышностью праздника, изобилием вин и закусок.

Женщины — и те, что жили в заведении, и приглашенные, — не скрывая любопытства, толпились вокруг Мариалвы, разглядывая ее платье, туфли, прическу и с усмешками обсуждали все это. Можно было считать, что состоялся первый выход Мариалвы в местное общество. И если бы на этом развеселом празднестве был репортер светской хроники, он не преминул бы отметить столь замечательное событие в соответствующих восторженных выражениях. Мариалва чувствовала себя в центре внимания и держалась высокомерно по отношению к этим продажным женщинам и раболепно и искательно по отношению к Тиберии. Она не отпускала от себя Мартина, показывая, как он ее любит и какой властью она над ним пользуется. С высоты своего положения она презрительно поглядывала на остальных женщин. Что-то шептала Мартину, покусывая ему ухо, целовала его, томно воркуя. Женщины осуждали поведение Мариалвы, но лишь из зависти.

Хотя бы потому, что мужчины больше ни на кого не глядели, в том числе и те, что познакомились с нею в доме Мартина и успели завязать приятельские отношения за чашкой кофе и рюмкой кашасы. Мариалва долго готовилась к празднику и была во всем новом; юбка и кофточка сидели как влитые, выгодно подчеркивая контуры ее тела, садясь, она старалась как можно выше показать ноги. Хорошая портниха, Мариалва сама шила себе наряды. Единственным, кто избегал ее, был Курио. Он едва попробовал фейжоаду и не переставал наливаться кашасой.