Развеянные чары - Ло Гуаньчжун Страница 28

Между тем, услышав возгласы, Яйцо высунулся из-за дерева. Тут его и заметил молодой Лэн:

– Эй, монах! Ты что здесь высматриваешь? Или, может, ты не монах, а разбойник с большой дороги?

Яйцо вышел из укрытия, поздоровался и почтительно сказал:

– Бедный монах смиренно приветствует вас! Я родом из Сычжоу, странствую по священным местам, в ваши владения забрел случайно. Не хотелось вас потревожить, вот я и спрятался.

– Ишь, наглый монах! – зароптали люди молодого Лэна. – Даже не поклонился при встрече с господином!

Яйцо собрался было им возразить, но его опередил сам Лэн:

– От монахов не требуется соблюдение этикета. Позвольте узнать ваше почтенное имя и место, где вы живете?

– Зовут меня хэшаном Яйцо, а живу я постоянно при храме Утренней зари. Сейчас же, когда я странствую, жить приходится где выпадет. А то и просто, как говорят, вкушать ветер и почивать на росе.

– Бывают же встречи, точно сама судьба уготовила их! – воскликнул молодой Лэн. – Недалеко отсюда находится мое поместье, и мне хотелось бы пригласить вас. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Премного благодарен за милость! – отвечал Яйцо.

Молодой Лэн сел на коня и поехал вперед, а слугам приказал сопровождать гостя.

Дорогой двое слуг, сопровождавших молодого хэшана, рассказывали ему:

– Наш господин в учение Будды не верит и признает только даосов. Не было еще случая, чтобы он подал милостыню буддийскому монаху! Просто удивительно, что он пригласил вас к себе в поместье.

– Кто такой ваш господин? – поинтересовался Яйцо.

– Его фамилия Лэн, – отвечали слуги, – от слова «лэн», что значит «холод», от которого все страдают. Прежде наш старый господин состоял членом придворной Ханьлиньской академии. И сын его, а наш молодой господин, жил при нем, но недавно женился и переехал жить в поместье.

За разговорами не заметили, как добрались до усадьбы, которая действительно соответствовала имени ее владельца – от строений так и веяло холодом.

Хэшана Яйцо провели в зал, где его церемонно приветствовал молодой Лэн. Пригласив гостя сесть, юноша стал расспрашивать его:

– Как давно вы покинули родной дом? Сколько вам лет? С виду вы так молоды…

– Бедному монаху довелось прожить на свете всего девятнадцать лет, – скромно отвечал Яйцо. – Из дому ушел еще в детстве.

– А какое имя вы носили в миру? Неужто – Яйцо?

– Я вырос среди монахов; что было в миру – не помню.

– Мне пришлось слышать, – продолжал молодой Лэн, – что всякому, кто нарушает волю Цветастого зонта [91], суждено стать монахом – либо даосским, либо буддийским. То, что вы постриглись в раннем детстве, это весьма похвально, ибо доказывает, что у вас счастливая судьба. Стало быть, вам нынче исполнилось девятнадцать? Позвольте узнать, в какой день какого месяца вы родились?

– Я был еще слишком мал, когда попал в храм, и поэтому наверное ничего не могу сказать. Однако, думается, родился я в одиннадцатом месяце, часа же и дня – не знаю.

Разговор был прерван появлением слуги.

– Куда прикажете подать угощение?

Молодой Лэн на минуту задумался:

– Подавай в лодку Сбора лотосов. – И затем обратился к молодому хэшану: – Прошу вас к столу.

– Премного благодарен, – поблагодарил Яйцо.

– Ах да! – спохватился хозяин. – Забыл спросить, могу ли я предложить вам немного вина и скоромного?

– На это у нас строгого запрета нет, – сказал Яйцо.

– Теперь мне понятно, почему вы такой здоровый! – засмеялся молодой Лэн. – Прямо-таки деревенский мужик!

Он обернулся к слугам и приказал подать к столу рыбных и мясных блюд, разогреть чайник лучшего вина, а сам извинился перед гостем:

– Извините, что покидаю вас. Меня ждут кое-какие мирские дела.

– Не стоит извиняться, я и так вам очень благодарен, – ответил Яйцо и, простившись с хозяином, последовал за слугами. Его провели в сад, посреди которого был вырыт просторный рыбный пруд. В самом центре пруда высился павильон, напоминавший очертаниями огромную лодку. Вокруг павильона из воды густо поднимались лотосы. Дело было осенью, лотосы уже отцвели, и их листья вяло покачивались над водой.

От крытой террасы на берегу пруда прямо к воде вели каменные ступени, у подножия которых была привязана маленькая лодочка. Слуга отвязал лодочку, перевез на ней гостя в павильон, а сам отплыл обратно.

Оглядев павильон, Яйцо убедился в том, что он действительно напоминает большую увеселительную лодку, разделенную перегородками на три отсека. Перед входом в каждый из отсеков стоял экран [92]. Первый отсек, поменьше, служил как бы прихожей. В глубине второго виднелись стол со стульями, по бокам шли красные перила, а с потолка свисали занавеси из пятнистого бамбука. В третьем отсеке, служившем спальней, стояла тахта и были прорублены окна.

«Если он пригласил меня, чтобы угостить, то он мог это сделать в любом другом месте, – подумал Яйцо. – К чему было плыть на середину пруда? Или боялся, что я сбегу, не приняв его милостей? А может, не веря в учение Будды, он ненавидит и буддийских монахов и потому завлек меня в ловушку, чтобы уморить голодом?»

Однако последнее сомнение отпало в тот же миг, как только к павильону подплыли в лодке слуги с коробами для снеди. Они быстро расставили на столе чашки с закусками, большой чайник с вином и оловянное блюдо с вареным рисом.

Яйцо не стал скромничать и с жадностью набросился на еду. Как только он поел, слуги убрали посуду, вытерли стол и собрались уходить.

– Где же ваш господин? – спросил у них Яйцо. – Перед тем как уйти, мне хотелось бы проститься с ним.

– Господин сказал, что намерен оставить вас переночевать, – ответили слуги, сели в лодку и уплыли.

«Зачем ему вздумалось оставлять меня на ночь?» – недоумевал Яйцо.

С наступлением сумерек опять появились двое слуг: один принес постельные принадлежности, другой – чай и сладости.

«Что ж, кажется, я сегодня переночую неплохо, – подумал Яйцо. – Ну, а что делать дальше – решу завтра».

На следующее утро те же двое слуг привезли в павильон завтрак.

– Больше не могу задаром есть и пить, – поев, сказал им Яйцо. – Мне сегодня же надо уйти.

– Господин еще хочет встретиться с вами и кое о чем поговорить, – ответили слуги. – Но сейчас он очень занят и потому велел хорошенько о вас заботиться. Так что уж поживите у него немного, бояться вам нечего.