Опавшие листья - Уилки Коллинз Страница 27

Советница и друг Регины, Сесиль, сразу его невзлюбившая, (сама не знала за что) упорствовала в своем неблагоприятном мнении о новом друге семейства Фарнеби. Это была молодая замужняя женщина, и она имела большое влияние на Регину, которая обещала ей при случае покориться ее воле, забывая свою собственную. Другое, еще более сильное и неблагоприятное влияние, было влияние мистрис Фарнеби. Невозможно себе представить более родственной благосклонности, сестринской или материнской нежности, которую она выказывала Амелиусу при редких встречах с ним, нисколько не стесняясь присутствием третьего лица. Не упоминая о том, что произошло между ними в то достопамятное свидание, мистрис Фарнеби осыпала его вопросами и откровенно показывала, что потерянная надежда, которую она возложила на него, твердо укоренилась у нее в душе. «Много ли вы разъезжали по Лондону?» «Много ли видели девушек, которые занимали ваше воображение?» «Не соскучились ли вы сидеть на одном месте, не скоро ли соберетесь в путешествие?» Вот вопросы, которые она задавала ему, когда они оставались наедине. Если же случалось Регине войти в это время в комнату или Амелиусу удавалось отправиться к ней в какую-нибудь другую часть дома, мистрис Фарнеби мешала их свиданию и прерывала беседу влюбленных. Она по-прежнему твердо хотела подвергнуть Амелиуса случайностям и приключениям холостой жизни. На последней неделе ему удалось добиться от Регины тайного свидания, благодаря хорошо оплаченной преданности ее горничной. Теперь он намеревался переговорить с мистером Фарнеби и просить руку его приемной дочери и был уверен, что два женских влияния будут действовать против него, даже если б удалось ему получить благоприятный ответ от самого хозяина дома.

При таких обстоятельствах, сидя один в дождливый ноябрьский день в квартире, находившейся на скучной восточной стороне Тоттемганской дороги, Амелиус имел очень грустный вид. Он сердился на сигару за то, что она беспрестанно тухнет, рассердился на бедную глухую работницу, вошедшую в комнату и возвестившую:

– Вас кто-то спрашивает.

– Какой черт этот кто-то? – закричал Амелиус.

– Этот кто-то – гражданин Соединенных Штатов, – отвечал Руфус, спокойно входя в комнату. – И очень сожалеет, найдя температуру настроения Гольденхарта на точке кипения.

Он нимало не изменился после того, как покинул пароход в Куинстоуне, не растолстел от ирландского гостеприимства, переход с моря на сушу не произвел никакой перемены в его одежде. На нем была все та же огромная войлочная шляпа, в которой он представился на палубе корабля. Работница с почтительным удивлением таращила глаза на длинного, сухощавого иностранца в шляпе с широкими полями.

– Честь имею кланяться, мисс, – сказал Руфус с своей обычной важной приветливостью, – я затворю дверь.

Выпроводив служанку своим любезным намеком, он нежно пожал руку Амелиуса.

– Я называю это сочным утром, – заметил он, точно они сошлись в столовой парохода после нескольких часов отсутствия.

Минуту спустя лицо Амелиуса просветлело от присутствия его спутника.

– Я искренне рад видеть вас, – сказал он. – В этих новых кварталах очень пустынно, глухо, когда не привык к ним.

Руфус снял шляпу и пальто и молча осмотрелся кругом.

– Я широк в костях, – сказал он, подозрительно осматривая прекрасную изящную мебель комнаты, – я несколько тяжелее, чем кажусь. Не сломаю ли я стул, если сяду на него? – Обойдя вокруг стола, заваленного книгами и письмами, отыскивая себе более подходящий стул, он случайно уронил исписанный лоскуток бумаги. «Список моих лондонских друзей, которых нужно известить о перемене моей квартиры» – прочел он, подняв бумажку. – Вы отлично употребили свое время, сын мой, с тех пор, как я расстался с вами в Куинстонской гавани. Я подразумеваю, что этот длинный список знакомств, сделанных молодым иностранцем в Лондоне.

– Я встретился в отеле с одним из старинных друзей моего семейства, – объяснил Амелиус. – Это была большая потеря для моего отца, когда он отправился в Индию, а теперь он вернулся и был очень любезен со мной. Я обязан ему знакомством со многими из значащихся здесь лиц.

– Да? – спросил Руфус вопросительно, как человек, который думал услышать гораздо больше. – Я слушаю, хотя и не так думаю. Продолжайте.

Амелиус посмотрел на своего гостя, недоумевая, в каком направлении должен он продолжать.

– Я не любитель пристрастных сведений, – продолжал Руфус. – Я люблю полную откровенность, с какой обыкновенно поступаю сам. Здесь находятся имена, о которых вы никогда не упоминали. Кто это снабдил вас, сэр, таким запасом новых друзей?

Амелиус отвечал неохотно:

– Я встречал их в доме мистера Фарнеби.

Руфус посмотрел на список с видом человека, изумленного неприятным известием.

– Как? – воскликнул он, употребляя старое английское слово вместо новейшего «Что?»

– Я встречал их в доме мистера Фарнеби, – повторил Амелиус.

– Получили вы мое письмо, отправленное из Дублина? – спросил Руфус.

– Да.

– Вы не придали никакого значения моему совету?

– Напротив.

– И вы, несмотря на то, продолжали свои сношения с мистером Фарнеби и его семейством?

– Я имел свои причины оставаться с ним в дружеских отношениях, но не имел времени объяснить их вам.

Руфус протянул ноги и уставил свои проницательные серые глаза прямо в лицо Амелиуса.

– Друг мой, – спокойно сказал он, – в отношении вашего внешнего вида и приятной остроты вашего ума я нахожу вас изменившимся к худшему. Причиной тому может быть печаль, может быть и любовь. Я полагаю, что вы слишком молоды для болезни печени, следовательно, тут замешана смуглая мисс. Я инстинктивно ненавижу эту особу, сэр.

– Милая манера говорить о молодой леди, которую вы никогда не видели! – вспылил Амелиус.

Руфус скорчил гримасу.

– Продолжайте, – сказал он, – если вам приятно ссориться со мной, продолжайте, сын мой.

Он опять осмотрел всю комнату и, засунув руки в карманы, засвистел. Зоркие глаза его, остановившись вторично на столе, заметили фотографию в открытом письменном бюро, которое Амелиус использовал незадолго до того. Прежде чем можно было Руфусу воспрепятствовать, карточка очутилась в его руках.

– Могу вас заверить, что мне приятно познакомиться с ней таким образом. Прекрасно, теперь я объявляю, что это великолепное создание. Да, сэр, я отдаю справедливость вашему отечественному продукту – вашей прекрасной толстомясой англичанке! Но я вам вот что скажу: после одного или двух ребят такая порода заплывает жиром. И вы имели успех, Амелиус, у такой великорослой, толстой женщины?

Амелиус почувствовал себя оскорбленным.

– Прошу вас говорить о ней более почтительным тоном, – заметил он, – если вы желаете, чтоб я отвечал вам.

Руфус вытаращил глаза от изумления.