Мелкий снег - Дзюнъитиро Танидзаки Страница 27

— Это дворец в Царском Селе, неподалёку от Петрограда, — объяснил Кириленко. В его семье не признавали названия Ленинград.

— О-о, знаменитое Царское Село…

— Наш дом стоял вблизи Царскосельского дворца, — вклинилась в разговор «бабуся». — Я чуть ли не каждый день видела, как государь в коляске выезжает из ворот. Я даже слышала его голос…

— Мамочка, — перебил её Кириленко и попросил повторить эту фразу по-русски, после чего пояснил гостям: — Мама хотела сказать, что коляска с государем проезжала, так близко, что ей казалось, будто она слышит его голос. Но, как бы то ни было, мы действительно жили рядом с Царскосельским дворцом. Впрочем, всё это я помню весьма смутно, в ту пору я был ещё ребёнком…

— А Катерина-сан?

— Я и подавно ничего не помню, я даже ещё не ходила в школу.

— В соседней комнате у вас висят портреты японского императора и императрицы. Позвольте полюбопытствовать почему?

— Вполне понятно, — с неожиданной торжественностью проговорила «бабуся». — Потому что мы, русские белоэмигранты, пользуемся здесь их покровительством.

— Это чувство разделяют всё белоэмигранты, они надеются, что Япония до конца останется верна идеалам борьбы с коммунизмом, — произнёс Кириленко.

— Кстати, как вы полагаете, что будет с Китаем? Похоже, что там в скором времени одержат победу коммунисты?..

— Гм, видите ли, я плохо разбираюсь в политике, однако, мне думается, очень скверно, что отношения между Японией и Китаем испортились.

— А что вы скажете о Чан Кайши? — включился в беседу Вронский, до той поры молча вертевший в руках пустой стакан, — И о событиях в Сиани в декабре прошлого года? Чжан Сюэлян взял в плен Чан Кайши, [28]но сохранил ему жизнь. Почему?

— Гм, мне кажется, в газетах об этом писали далеко не всё…

Тэйноскэ внимательно следил за международными событиями и имел о них достаточно полное представление, разумеется, в той мере, в какой они освещались в печати.

Однако осторожность подсказывала ему, что по нынешним временам лучше не говорить лишнего, тем более в беседе с иностранцами, у которых неизвестно что на уме. Но если Тэйноскэ интересовался политикой как бы вчуже, то для людей, потерявших родину и обречённых жить на чужбине, всё эти вопросы были далеко не праздными.

Какое-то время русские говорили между собой. Вронский, как видно лучше других осведомлённый в международных делах, обстоятельно излагал свою точку зрения, остальные слушали. Разговор шёл по-японски, но временами, затрудняясь подобрать нужное слово, Вронский переходил на русский, и тогда Кириленко принимал на себя роль переводчика. «Бабуся» оказалась заядлой спорщицей и постоянно вступала в полемику с мужчинами. Она так увлеклась спором, что совершенно забывала связывать слова между собой, и понять её не могли ни японцы, ни русские.

— Мамочка, скажи это по-русски, — то и дело просил Кириленко.

Вдруг по какой-то не вполне ясной для гостей причине между «бабусей» и Катериной возникла размолвка. Началось с того, что «бабуся» неодобрительно отозвалась об англичанах, их политике и нравах. Катерина с запальчивостью принялась ей возражать.

— Да, я родилась в России, но росла на чужбине, в Шанхае, и кто же мне помогал? Англичане. Они дали мне образование, не взяв с меня ни гроша. Потом я работала сестрой милосердия в госпитале, и жалованье мне опять-таки платили англичане. За что же ты их коришь?

— Ты ещё слишком молода, чтобы это понять, — парировала «бабуся».

Они спорили так рьяно, что Кириленке и Вронскому пришлось вмешаться, покуда дело не дошло до настоящей ссоры.

— Право, не знаю, что с ними делать, — вздохнул Кириленко, — как заговорят об Англии, так стычка.

Он предложил перейти в другую комнату и сыграть в карты, после чего гостей снова пригласили к столу.

* * *

— Осторожнее, не споткнись, — сказала Сатико мужу, когда они, уже в двенадцатом часу ночи, пробирались к станции по неосвещённой тропинке среди рисовых полей.

— До чего же тут хорошо на свежем воздухе!

— Знаешь, поначалу я совсем растерялась. В доме одна Катерина, на столе никакой еды, а у меня, честно сказать, подводит живот от голода…

— Да, а потом вдруг появились всё эти закуски. Я чуть не лопнул… И как только русские умудряются столько есть? По части хмельного я, пожалуй, не уступлю, что же до еды, то тут мне за ними никак не угнаться.

— «Бабуся» была в восторге, что мы пришли. Теснота такая, что повернуться негде, а они обожают принимать гостей.

— Видимо, они здесь чувствуют себя одиноко, вот и стремятся дружить с японцами.

— Я хотела рассказать вам о господине Вронском, — донёсся из темноты голос Таэко — она шла чуть позади.

— В молодости он пережил ужасную трагедию. Любил одну девушку, но во время революции потерял её. И вот через несколько лет Вронский узнал, что она в Австралии. Он отправился туда, разыскал её, но вскоре она заболела и умерла. Он не смог её забыть. Так и остался холостяком.

— Вот оно что. Впрочем, я так и подумал, что жизнь у него была нелёгкая.

— В Австралии он ужасно бедствовал, одно время даже работал простым шахтёром. Потом завёл какое-то дело и разбогател. Говорят, сейчас у него капитал в пятьсот тысяч иен. Я слышала, что в своё время он ссудил Катерининому брату довольно крупную сумму.

— Какой чудесный аромат! — воскликнула Сатико.

— Где-то поблизости цветёт гвоздичное дерево.

Теперь они уже шли по дороге мимо выглядывавших из-за живой изгороди особнячков.

— Значит, через месяц распустится сакура. Скорее бы!

— Мне тоже хочется, чтобы это было скорее, — откликнулся Тэйноскэ, стараясь подражать манере «бабуси».