Запретная зона - Анатолий Калинин Страница 25

«А я разве не чувствую, что так продолжаться не может? Но попытался ли ты хоть раз представить себя на моем месте? Ты, конечно, уверен, что все происходит из-за этой открытки, и я даже не в состоянии разуверить тебя. Согласись, что могут быть вещи, которыми ни одна женщина, не желающая себя унизить, не может поделиться даже с самым близким мужчиной. Пусть лучше ты будешь думать, что я всего-навсего испугалась той новой ответственности, которую возложило на мои плечи появление в нашей семье Алеши. Иначе мне пришлось бы рассказать тебе и о том, что похоже на сплетню. Тем более что исходит она от женщины, которой вообще-то трудно верить.

И все же на этот раз она сказала мне правду, чтобы досадить подруге за то, что та устраивает ее мужу свидания с какой-то девицей в своем доме. От подруги, которая знакома с твоей бывшей женой по Ростову, она и услышала, что та теперь связывает с поездкой Алеши к отцу свои новые надежды и планы.

Конечно, следовало бы только посмеяться над этими словами, если бы вслед за ними не пришла открытка, и наша соседка, передавая ее мне, не намекнула прозрачно, как она умеет это делать, что вскоре надо будет ожидать и приезда самой матери Алеши, которая намерена лично удостовериться, как относятся к мальчику в отцовском доме.

Так что дело не только в открытке. Но и в ней. Да, испугалась. А какая бы женщина не испугалась на моем месте? Об Алеше мало сказать, что он живой мальчик. Вчера днем, когда я поднялась с поправками к проекту на рыбоподъемник и взглянула вниз, я увидела, как они с Вовкой Гамзиным купались в том самом карьере, вымытом земснарядом, где месяц назад утонули дочери – двойняшки энергетика Ковалева. Одну из них затянуло под откос, вырытый фрезой земснаряда, а другая бросилась ее спасать и тоже не вынырнула.

Я стояла на сорок первой отметке, смотрела, как Алеша плывет к тому самому месту, и мне показалось, что прошла вечность, прежде чем он повернул обратно. А вдруг бы он не рассчитал и с ним бы тоже… Но об этом страшно даже подумать.

Если бы это случилось с Таней, я, может быть, просто сразу же и сошла с ума, как сошла с ума жена Ковалева, прибежав на берег котлована и увидев два белых платьица в синий горошек. А если бы случилось с Алешей, на мне на всю жизнь остался бы груз вины. Недосмотрела, потому что не родной, а потом все это обросло бы как снежный ком и кончилось тем, что мачеха утопила пасынка. И как бы тогда выглядели в открытке все эти намеки, над которыми следовало бы только посмеяться?…

Ты, конечно, вправе сказать мне, что все это надуманные страхи и что, насколько ты помнишь себя в детстве, все мальчишки бывают такими. Но все-таки мы так и не сможем до конца понять друг друга. Ведь я из боязни наговорить на Алешу не могу даже, например, рассказать тебе, что он ответил мне в (тот день вечером, когда я решила было запретить ему купаться в котловане. Он вдруг покраснел, взглянул на меня исподлобья, как взглядывал в самые первые дни по приезде из Ростова, и сказал: «Запрещать мне может только моя мать». И с моей стороны было бы глупым обидеться на него. Наивно было бы надеяться, что он иначе стал бы относиться к женщине, которая отняла у него отца. У ребенка не может быть двух матерей. В жизни все грубее и проще.

Правда, это не мои слова, а нашей соседки, я сама до последнего времени думала иначе и вынуждена теперь признать, что ошиблась».

…Гаснут в поселке последние фонари. По приказанию коменданта в полночь всюду выключается уличное освещение за исключением четырехугольника кварталов, прилегающих к управлению стройки. Над эстакадой трепещет серебристо-голубое зарево, а здесь еще резче темнеют казачьи сады. Уже почти не осталось на улицах прохожих, которые могли бы удивляться, что в доме Грековых все еще освещены окна. Два окна, две тени на зыбком колеблющемся тюле. Между ними черная полоса в десять шагов.