Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду - Дэвид Гарнетт Страница 25

Теплым воскресным утром в конце февраля Джон Кромарти и Жозефина Лэкетт, предъявив у турникета зеленые билетики, вошли в зоологический сад. В воздухе уже веяло весной, и к этому аромату примешивался запах зверей: яков, волков, мускусных быков.

Однако эти два посетителя ничего не замечали: они были влюблены друг в друга, к тому же только что поссорились.

Они подошли к волкам и лисицам и остановились возле клетки с животным, очень похожим на собаку.

— Другие, другие! Вы вечно рассуждаете о чувствах других, — произнес Кромарти. Его спутница не отвечала. Тогда он продолжал: — Вы говорите: один чувствует то, другой чувствует это. Вы вечно рассуждаете о том, что чувствуют или должны чувствовать другие. Я предпочел бы, чтобы вы забыли о других и поговорили о себе, но мне кажется, что вам потому приходится распространяться о чужих чувствах, что сами вы их лишены.

Зверь напротив них не был привязан. С минуту он внимательно разглядывал посетителей, потом сразу позабыл об их существовании. Он обитал в ограниченном пространстве и не вспоминал о внешнем мире, где подобные ему создания метались в клетках.

— Если причина именно такова, — произнес Кромарти, — я не вижу оснований, почему бы вам не заявить об этом открыто. Было бы честнее сказать, что вы ничего ко мне не чувствуете. Нечестно было сначала говорить, что вы любите меня, а затем утверждать, что вы христианка и любите всех одинаково.

— Вздор, — возразила девушка, — вы знаете, что это вздор. Мои христианские взгляды тут ни при чем, просто я многих люблю.

— Вы не можете сильно любить многих, — прервал ее Кромарти, — вы не можете любить чужих людей, как, к примеру, своих тетушек. Никто этого не может. Нет, вы просто никого не любите по-настоящему. Вы это придумали, потому что не имеете мужества признать правду.

— Я знаю, кого я люблю и кого нет, — отрезала Жозефина. — Если вы будете настаивать на том, чтобы я выбрала между вами и кем-нибудь другим, с моей стороны будет глупостью уступить вам.

ДИНГО

Canis familiaris var. [18]

Новый Южный Уэльс, Австралия

— Бедный маленький динго, — сказал Кромарти, глядя на табличку. — Они запирают здесь животных, находя слишком неубедительные доводы. Это же обыкновенная собака.

Динго повизгивал и махал хвостом. Он знал, что о нем говорят. Жозефина повернулась к клетке, и ее лицо при виде животного смягчилось.

— Думаю, здесь желали собрать представителей различных видов, даже если это обыкновенная собака.

Они оставили динго, подошли к следующей клетке и остановились против нее, разглядывая обитавшее в ней животное.

— «Борзая собака», — прочла Жозефина. Она рассмеялась, собака поднялась и отошла прочь.

— А вот это волк, — сказал Кромарти, когда они прошли еще чуть дальше. — Другая собака в клетке… Уступить мне… Да вы сошли с ума, Жозефина, если так говорите. Но это показывает, что в любом случае вы меня не любите. Если бы вы меня любили, было бы все или ничего. Вы не можете одновременно любить многих. Я знаю, что люблю вас, и другие, естественно, являются моими врагами.

— Какой вздор! — воскликнула Жозефина.

— Если я люблю вас, а вы — меня, — продолжал Кромарти, — это значит, что вы единственный человек, который мне не враг, как и я — вам. Глупо просто уступать мне! Да, это было бы глупо, если бы вы вообразили, что любите, когда на самом деле этого нет, и я был бы глуп, утверждая это. Если любишь человека, нет необходимости просто уступать. Вам следовало бы носить доспехи!

— Здесь только одни домашние собаки? — спросила Жозефина.

Они направились вместе к клеткам со львами, и Жозефина стиснула в своих ладонях руку Джона.

— Доспехи! Не вижу в этом смысла. Я не в состоянии огорчать людей, которых люблю, поэтому я не могу жить с вами или сделать что-нибудь еще в этом роде.

Джон ничего не ответил, только пожал плечами, отвел взгляд и потер кончик носа. Они медленно брели от одной клетки со львами к другой, пока не подошли к тигру: тот безостановочно метался взад и вперед, поворачивал к посетителям свою большую пеструю голову и бесцеремонно оглядывал их, с непереносимой фамильярностью почти касаясь торчащими усами кирпичной стены.

— Вот как они расплачиваются за свою красоту, бедные животные, — сказал Джон, немного помолчав. — Вы знаете, это как раз доказывает правоту моих слов. Человечество жаждет получить все красивое и запереть, и затем люди тысячами приходят посмотреть на медленное умирание. Вот причина того, почему люди скрывают свои качества и живут под маской.

— Я ненавижу вас, Джон, и все ваши идеи. Я люблю эти славные создания — или большинство из них, — но я не в состоянии вам помочь, если вы тигр, а не человеческое существо. Я не сумасшедшая, я могу доверять людям, что бы они ни чувствовали, и сама смогу разделить с кем-нибудь любое из своих чувств. Я не имею в виду, что я христианка, — хотя это лучше, чем страдать манией преследования и высокомерно унижать меня за то, что я обожаю своего отца и тетю Эли.

Надо сказать, что мисс Лэкетт не казалась особенно уязвленной высокомерием Джона, когда говорила это. Наоборот, ее глаза сверкали, лицо раскраснелось, она глядела прямо и властно, постукивая по каменному полу острым носком ботинка. Кромарти раздражало это постукивание, он пробормотал несколько слов так тихо, что Жозефина их не расслышала. Единственное слово, которое она разобрала, было «высокомерие».

Она сердито спросила его, что он сказал. Джон рассмеялся.

— Что толку говорить с вами, если вы впадаете в ярость, даже не выслушав, что я хотел сказать? — спросил он.

Жозефина повернулась: она была бледна, но владела собой. Она впилась глазами в кроткого льва с таким бешенством, что не прошло и двух секунд, как животное встало и направилось в помещение позади клетки.

— Жозефина, пожалуйста, будьте рассудительной. Или вы любите меня, или же нет. Если вы любите меня, вам ничего не стоит пожертвовать другими ради меня. Раз вы этого не делаете, это означает, что вы меня не любите и, следовательно, удерживаете подле себя только потому, что это тешит ваше тщеславие. В таком случае я предпочел бы, чтобы вы выбрали кого-нибудь другого для подобного занятия. Мне это не нравится, и в сходных обстоятельствах любой из старых друзей вашего отца будет более уместен, чем я.

— Как вы смеете говорить о старых друзьях моего отца? — воскликнула Жозефина.

Они помолчали. Затем Кромарти произнес:

— В последний раз, Жозефина: хотите выйти за меня замуж и заслужить осуждение ваших родных?

— Нет, глупый дикарь! — ответила Жозефина. — Нет, дикарь вы этакий! Можете вы понять, что так с людьми не поступают? Говорить с вами — только впустую тратить слова. Я сотни раз объясняла вам, что не могу сделать своего отца несчастным. Я не желаю быть выброшенной вон без гроша в кармане и стать зависимой от вас, когда вам даже не хватает денег, чтобы прожить одному, — и все это только для того, чтобы удовлетворить ваше тщеславие. Мое тщеславие! Уж не думаете ли вы, что моему тщеславию льстит наша влюбленность? Я с тем же успехом могла бы желать любви павиана или медведя. Вы Тарзан, воспитанный обезьянами. Вас следовало бы запереть в зоологическом саду. Здешняя коллекция без вас не полна. Не спрашивайте меня, почему я полюбила вас, — так случилось, но я не могу выйти замуж за Тарзана, я недостаточно романтична для этого. Я вижу, однако, что вы верите в то, о чем только что рассуждали. Вы убеждены, что человечество — ваш враг. Можете не сомневаться, если человечество вспомнит о вас, то только как о недостающем звене эволюции. Вас следует запереть и выставить здесь, в зоологическом саду, — я уже сказала вам это раз и повторяю еще раз, — между гориллой, с одной стороны, и шимпанзе, с другой. Наука от этого кое-что выиграет.