Желтая маска - Уилки Коллинз Страница 24

— Не принесла.

— Почему?

В тот миг, когда был задан этот вопрос, пес начал вырываться, стараясь освободить свою морду из рук Нанины. До сих пор она слушала с таким мучительным напряжением, с такими всецело поглотившими ее чувствами ожидания, ужаса и изумления, что не замечала усилий пуделя и только продолжала машинально удерживать его. Но теперь до ее сознания дошло, что она должна немедленно найти новый способ его успокоить, иначе, дергаясь с такой силой, он освободится и выдаст ее своим рычанием.

Страдая от опасения упустить хоть одно слово из этого важного разговора, она сделала отчаянную попытку воззвать к нежным чувствам своего пса и, обвив руками его шею, поцеловала его шершавую волосатую щеку. Такая стратегия имела успех. Скарамучча за долгие годы не видел от своей госпожи иных знаков внимания, кроме того, что случалось — она потреплет его по голове или бросит ему кусочек сахару. Его собачья натура была ошеломлена неожиданной теплотой ласки, и он изо всех сил забился в руках Нанины, стараясь отплатить ей так же пылко, лизнув ее в лицо. Это ей не трудно было предотвратить и тем самым выиграть еще несколько минут, чтобы послушать за беседкой, без опасности обнаружения.

Она упустила ответ Бригитты на вопрос отца Рокко, но успела уловить ее следующие слова.

— Мы здесь одни, — сказала Бригитта. — Я женщина и не знаю, не пришли ли вы вооруженный. С моей стороны это простая предосторожность — не дать вам случая отнять у меня маску, прежде чем я поставлю свои условия.

— Раньше вы ничего не говорили о каких-либо условиях!

— Верно. Я помню, как я говорила вам, что мне не нужно ничего, кроме новизны участия в маскараде в роли моей мертвой противницы и наслаждения возможностью напугать человека, который грубо высмеял меня когда-то в студии. Это была правда. Но правда и то, что наш эксперимент над графом Фабио задержал меня в городе гораздо дольше, чем я рассчитывала, что я почти без гроша и что я заслужила оплату. Проще говоря, хотите ли вы купить у меня маску за двести скуди?

— У меня нет и двадцати скуди, которыми я был бы волен распоряжаться.

— Если вы хотите получить восковую маску, вам надо найти двести скуди. Я не хочу угрожать вам, но деньги мне необходимы. Я назвала двести скуди потому, что ровно столько публично предлагают друзья графа Фабио за обнаружение женщины, носившей желтую маску на балу у маркиза Мелани. Чтобы заработать деньги, если я захочу, мне достаточно пойти во дворец, взяв с собой маску, и сказать, что я та самая женщина. Допустим, что я решусь на такое признание! Мне не могут сделать ничего худого, и я разбогатею на двести скуди. А вы, конечно, можете пострадать, если станут допытываться, кто изготовил восковую копию и кто предложил мне одеться и сыграть роль призрака.

— Подлая! Ты воображаешь, что мое доброе имя может пострадать от ничем не подтвержденных показаний из твоих уст?

— Отец Рокко! Впервые за то время, что я имею удовольствие быть с вами знакомой, я вижу нарушение вами правил учтивости. Я оставляю вас, чтобы вы успели стать самим собой. Если вы пожелаете извиниться за то, что назвали меня подлой, и захотите приобрести восковую маску, почтите меня своим посещением до четырех часов дня и принесите с собой двести скуди. Если вы промедлите после четырех, будет уже поздно.

На миг стало тихо. А затем Нанина поняла, что Бригитта уходит, так как услышала шелест платья на лужайке перед беседкой. К несчастью, услышал его и Скарамучча. Он завертелся в руках Нанины и зарычал.

Шум потревожил отца Рокко. Нанина услыхала, как он встал и покинул беседку. Быть может, у нее еще хватило бы времени спрятаться за деревьями, если бы она сразу вернула себе самообладание; но она была не способна ни на какое усилие. Она не могла ни соображать, ни даже пошевелиться. Дыхание замерло в ее груди, когда она увидела тень священника, медленно скользившую по траве и огибавшую беседку. Еще мгновение, и они очутились лицом к лицу.

Он остановился в нескольких шагах от девушки и пристально смотрел на нее в мертвом молчании. Она все еще сидела, согнувшись, под стеной беседки и одной рукой машинально удерживала собаку. Это было счастьем для патера. Страшные клыки Скарамуччи были оскалены, косматая шкура топорщилась, глаза горели, угрюмое рычанье перешло на свирепые ноты. Он был готов растерзать в минуту не только отца Рокко, но и все духовенство Пизы.

— Ты подслушивала, — спокойно сказал священник. — Я вижу это по твоему лицу. Ты все слышала.

Она не могла ответить ни слова; не могла отвести глаз от него. Неестественное спокойствие его лица и упрямое, нераскаянное, беспредельное отчаянье в его взоре наполнили ее ужасом. Чего бы она не отдала, лишь бы быть в силах подняться на ноги и убежать подальше!

— Однажды я не поверил тебе и потом тайно следил за тобой, — снова заговорил отец Рокко после короткого молчания, задумчиво и со странной тихой печалью в голосе. — А теперь, как я поступил с тобой, так и ты поступаешь со мной. Когда-то ты вверила надежду своей жизни в мои руки. Потому ли, что они не были достойны доверия, разоблачение и гибель постигают меня, а ты стала орудием возмездия? Может ли быть такова воля неба, или это просто слепое правосудие случая?

Он с сомнением устремил взор ввысь, в сверкающий небосвод, и вздохнул. Глаза Нанины по-прежнему были прикованы к нему. Должно быть, он почувствовал на себе их взгляд, потому что вдруг опустил глаза и снова посмотрел на девушку.

— Что же ты молчишь? Чего ты боишься? — спросил он. — Я не могу причинить тебе вреда: возле тебя твоя собака, и рабочие — в нескольких шагах. Я не могу причинить тебе вреда, да и не хочу. Иди назад в город; расскажи то, что ты слышала, верни разум человеку, которого любишь, и погуби меня. Это твое дело, исполни его! Я никогда не был твоим врагом — даже тогда, когда не доверял тебе. Я и теперь не враг тебе. Не твоя вина, что роковое несчастье свершилось через тебя; не твоя вина, что я отвергнут как орудие справедливого возмещения ущерба Церкви. Встань, дитя, и ступай своей дорогой, а я пойду своей и подготовлюсь к тому, что будет. Если мы никогда больше не встретимся, запомни, что я расстался с тобой без единого резкого слова или гневного взгляда, расстался так, зная, что первые же слова, которые ты произнесешь в Пизе, будут смертельны для моего доброго имени и сокрушительны для великой цели моей жизни.

Выговорив это все с тем же спокойствием, которое с самого начала отмечало его поведение, он еще немного поглядел ей в глаза, вздохнул снова и отвернулся. Уже исчезая среди деревьев, он произнес «прощай!» — но так тихо, что она еле расслышала. Странная неуверенность затуманила ее мысли, когда она потеряла его из виду. Она ли обидела его? Или он — ее? Его слова смутили ее простое сердце и тяжестью легли на него. Неясные сомнения, и страхи, и внезапное отвращение к этому месту за беседкой овладели ею. Она встала на ноги и, не отпуская пуделя от себя, поспешила из сада на дорогу. Там широкий поток солнечных лучей и вид раскинувшегося перед ней города изменили ход ее мыслей и обратили их всецело на Фабио и на будущее.