Крестоносцы. Том 2 - Генрик Сенкевич Страница 24

— И гербом! Мало того! На кресте клянемся! Истинный бог!

Мацько удовлетворенно улыбнулся.

— Ну, я знал, что могу на вас положиться. А коли так, тогда я вам еще вот что скажу… Зых, как вы знаете, оставил мне на попечение своих детей. Потому-то я, хлопец, ни тебе, ни Чтану не дал ворваться в Згожелицы. А теперь, когда я буду в Мальборке или еще бог весть где, какое уж там будет попечение… Правда, на сирот бог призрит, и тому, кто вздумал бы их обидеть, не только сняли бы голову с плеч, но и отдали бы его на посрамление. И все-таки тяжело мне уезжать. Очень тяжело. Обещайте же мне, что и сирот Зыха вы не только сами не обидите, но и другим не дадите в обиду.

— Обещаем! Обещаем!

— Рыцарской честью и гербом клянетесь?

— Рыцарской честью и гербом!

— И на кресте тоже?

— И на кресте!

— Бог тому свидетель. Аминь! — завершил Мацько.

И вздохнул с облегчением, зная, что такую клятву они сдержат, даже если ногти себе будут грызть с досады и со злости.

И старик тут же стал прощаться, но Вильки чуть не силком задержали его. Пришлось Мацьку и выпить, и со старым Вильком покумиться: сын же, который во хмелю всегда всех задирал, грозился на этот раз только Чтану, а за Мацьком так усердно ухаживал, будто завтра же должен был получить у него из рук в руки Ягенку. Около полуночи он, однако, обеспамятел от слабости, а когда его привели в чувство, заснул как убитый. Старик вскоре последовал примеру сына, так что Мацько оставил их обоих за столом, погруженных в непробудный сон.

У самого Мацька голова была крепкая, он не был пьян, только под хмельком, и, возвращаясь домой, весело думал о том, какое дельце ему удалось обстряпать.

— Ну-ну! — говорил он сам с собою. — Богданец в безопасности, и Згожелицы в безопасности. Взбесятся они, как дознаются, что Ягенка уехала, а стеречь и ее добро, и мое будут, потому поклялись. Умишком-то бог меня не обидел!.. Где нельзя кулаком, надо хитростью взять… Ворочусь, так не миновать мне, верно, со стариком биться, ну да это все пустое… Вот бы так и крестоносцев поймать на удочку… Только дело это нелегкое… У нас и напорешься на собачьего сына, так уж если он поклянется тебе рыцарской честью и гербом, то сдержит клятву, а для них клятву дать — все едино, что в воду плюнуть. А может, пособит мне пресвятая дева и пригожусь я на что-нибудь Збышку, как пригодился сейчас детям Зыха и Богданцу…

Тут старику пришло в голову, что Ягенка могла бы и не ехать, все равно оба Вилька будут стеречь ее пуще глаза. Однако через минуту он отбросил эту мысль: «Вильки будут стеречь, зато Чтан еще больше навяжется. Бог его знает, кто кого победит, но только без набегов да побоищ дело наверняка не обойдется, а от этого могут пострадать Згожелицы, сироты Зыха, да и сама Ягенка. Один Богданец стеречь Вилькам будет легче, а девушке лучше подальше быть от обоих буянов да поближе к богатому аббату». Мацько не верил, что Дануся вырвется живой из лап крестоносцев, и не терял надежды на то, что Збышко вернется когда-нибудь вдовый и тогда непременно поймет, что Ягенка его суженая.

— Эх, господи боже мой! — говорил он себе. — Вот бы в придачу к Спыхову да взял бы он еще потом за Ягенкой Мочидолы и все, что оставит ей аббат, — не пожалел бы я круга воску на свечи!

Раздумывая обо всем этом, старик и не заметил, как доехал до Богданца. Была уже поздняя ночь, и он очень удивился, увидев яркий свет в окнах. Слуги тоже не спали, и не успел Мацько въехать во двор, как навстречу ему выбежал конюх.

— Гости у нас, что ли? — спросил старик, слезая с коня.

— Паныч из Згожелиц с чехом, — ответил конюх.

Мацько еще больше удивился. Ягенка обещала приехать на другой день на рассвете, и они тотчас должны были тронуться в путь. Зачем же приехал Ясько, да еще в такой поздний час? Старый рыцарь испугался, не стряслась ли в Згожелицах какая-нибудь беда, и с беспокойством вошел в дом.

Однако в горнице ярко и весело горели смолистые дрова в большой глиняной печи, которую поставили вместо обычного, сложенного посреди горницы очага, а над столом пылали в железных подставках два факела, при свете которых Мацько увидел Яська, чеха Главу и юного оруженосца с лицом румяным, как яблочко.

— Как живешь-можешь, Ясько? Как там Ягенка? — спросил старый шляхтич.

— Ягенка велела вам сказать, — целуя старику руку, ответил паренек, — что она раздумала и решила остаться дома.

— Побойся бога! Как же так? Что это ей пришло в голову?

А паренек поднял на него голубые глаза и залился смехом.

— Чего же ты хохочешь?

Но в эту минуту чех и юный оруженосец тоже разразились веселым смехом.

— Вот видите! — воскликнул мнимый паренек. — Кто же меня узнает, коли даже вы не признали?

Только теперь, присмотревшись к красивой фигурке, Мацько воскликнул:

— Во имя отца и сына! Прямо тебе ряженый на масленой! Ты, коротышка, чего сюда явилась?

— Как чего?.. Кому в путь-дорогу, тому уж пора собираться!

— Да ведь ты завтра на рассвете хотела приехать?

— Как не так! Завтра на рассвете, чтобы все меня видели! Завтра в Згожелицах подумают, что я у вас в гостях, и хватятся меня только послезавтра. Сецехова и Ясько все знают; но Ясько рыцарской честью поклялся, что расскажет обо всем только тогда, когда дома поднимется переполох. А что, не признали вы меня, а?

Тут засмеялся и Мацько.

— Дай-ка я получше рассмотрю тебя… Эх, и хорош мальчишка!.. И совсем особенный, потому и деток от него можно дождаться… Верно говорю! Эх, будь я помоложе! А ты все-таки, девка, берегись, не больно вертись у меня перед глазами! Берегись!..

И он погрозил ей пальцем, смеясь и глядя на нее с восхищением, потому что такого паренька в жизни не видывал. Волосы Ягенка убрала под шелковую красную сетку, надела зеленый суконный полукафтан и штанишки, широкие в бедрах, а внизу совсем узенькие, причем одна штанина была такого же цвета, как сетка, а другая полосатая. На боку у нее висел небольшой меч с богатой насечкой, ясное, как зорька, личико улыбалось, и вся она была так хороша, что глаз от нее нельзя было отвести.

— Боже ты мой! — восклицал повеселевший Мацько. — То ли красавец князек, то ли цветочек?

Затем он повернулся к другому пареньку:

— Ну, а этот?.. Тоже ряженый?

— Да ведь это дочка Сецеховой, — ответила Ягенка. — Нехорошо мне быть одной среди вас, не так ли? Вот я и взяла с собой Анульку, вдвоем все-таки веселее, да и поможет она мне, и прислужит. Ее тоже никто не признает.

— Вот тебе, бабушка, и свадьба! Мало было одной, на тебе две!

— Не смейтесь.

— Да я не смеюсь, но только днем-то вас всякий признает.