Мария Стюарт - Стефан Цвейг Страница 20

Et néansmoins la flâme

Que me brûle et enflâme

De passion

N’émeut jamais ton âme

D’aucune affection.

Ничто не уничтожит

Огня, который гложет

Мне грудь,

Но он любовь не может

В тебя вдохнуть.

Вероятно, лишь как поэтическую хвалу на фоне других придворных иподобострастных ласкательств с улыбкой приемлет Мария Стюарт – она и самапоэтесса и знает, сколь условны эти лирические воспарения, – прочувствованныестрофы своего пригожего Селадона, и, конечно же, только терпит она галантныелюбезности, не представляющие собой ничего неуместного при романтическом двореженщины. С обычной непосредственностью шутит и забавляется она с Шателяром, каки с четырьмя Мариями. Она отличает его невинными знаками внимания, избираеттого, кто по правилам этикета должен созерцать ее из почтительного отдаления,своим партнером в танцах и как-то в фигуре фокингданса слишком близкосклоняется к его плечу; она дозволяет ему более вольные речи, чем допустимо вШотландии в трех кварталах от амвона Джона Нокса, неустанно обличающего «suchfashions more lyke to the bordell than to the comeliness of honest women» [*], она, быть может, даже дарит Шателярумимолетный поцелуй, танцуя с ним в «маске» или играя в фанты. Но, пусть ибезобидное, кокетство приводит к фатальной развязке; подобно Торквато Тассо [30], юный поэт склонен преступить границы,отделяющие королеву от слуги, почтение от фамильярности, галантность отучтивости, шутку от чего-то серьезного, и безрассудно отдаться своему чувству.Неожиданно происходит следующий досадный эпизод: как-то вечером молодыедевушки, прислуживающие Марии Стюарт, находят в ее опочивальне поэта,спрятавшегося за складками занавеси. Сперва они судят его не слишком строго,усмотрев в непристойности скорее мальчишескую проделку. Браня озорника большедля виду, они выпроваживают его из спальни. Да и сама Мария Стюарт принимаетэту выходку скорее с благодушной снисходительностью, чем с непритворнымвозмущением. Случай этот тщательно скрывают от брата королевы, и о какой-либосерьезной каре за столь чудовищное нарушение всякого благоприличия вскоре никтоуже и не помышляет. Однако потворство не пошло безумцу на пользу. То ли онусмотрел поощрение в снисходительности молодых женщин, то ли страстьпревозмогла доводы рассудка, но вскоре он отваживается на новую дерзость. Вовремя поездки Марии Стюарт в Файф он следует за ней тайно от придворных, иснова его обнаруживают в спальне королевы, раздевающейся перед отходом ко сну.В испуге оскорбленная женщина, поднимает крик, переполошив весь дом; изсмежного покоя выскакивает ее сводный брат Меррей, и теперь уже ни о прощении,ни об умолчании не может быть и речи. По официальной версии, Мария Стюарт дажепотребовала (хоть это и маловероятно), чтобы Меррей заколол дерзкого кинжалом.Однако Меррею, который в противоположность сестре умеет рассчитывать каждыйсвой шаг, взвешивая его последствия, слишком хорошо известно, что, убивмолодого человека в спальне государыни, он рискует запятнать кровью не толькоковер, но и ее честь. Нет, такое преступление должно быть оглашено всенародно,и воздается за него тоже всенародно – на городской площади; только этим и можнодоказать невиновность властительницы – как ее подданным, так и всему миру.

Несколько дней спустя Шателяра ведут на плаху. В его дерзновенной отвагесудьи усмотрели преступление, в его легкомыслии – черную злонамеренность.Единогласно присуждают они его к самой лютой каре – к смерти под топоромпалача. Мария Стюарт, пожелай она даже, не могла бы помиловать безумца: послыдонесли об этом случае своим дворам, в Лондоне и Париже, затаив дыхание, следятза поведением шотландской королевы. Малейшее слово в защиту виновного было быравносильно признанию в соучастии. И наперсника, делившего с ней немалоприятных, радостных часов, оставляет она в самый тяжкий его час без малейшейнадежды и утешения.

Шателяр умирает безупречной смертью, как и подобает рыцарю романтическойкоролевы. Он отказывается от духовного напутствия, единственно в поэзии ищет онутешения, а также в сознании, что:

Mon malheur déplorable

Soit sur moy immortel.

Я жалок, но мое

Страдание бессмертно.

С высоко поднятой головой восходит мужественный трубадур на эшафот, вместопсалмов и молитв громко декламируя знаменитое «Послание к смерти» своего другаРонсара:

Je te salue, heureuse et profitable Mort

Des extrêmes douleurs médecin et confort.

О смерть, я жду тебя, прекрасный, добрый друг,

Освобождающий от непосильных мук.

Перед плахой он снова поднимает голову, чтобы воскликнуть – и это скореевздох, чем жалоба: «O cruelle dame!» [*], азатем с полным самообладанием склоняется под смертоносное лезвие. Романтик, они умирает в духе баллады, в духе романтической поэмы.

Но злополучный Шателяр – лишь случайно выхваченный образ в смутной вереницетеней, он лишь первым умирает за Марию Стюарт, лишь предшествует другим. С негоначинается призрачная пляска смерти, хоровод всех тех, кто за эту женщинувзошел на эшафот, вовлеченный в темную пучину ее судьбы, увлекая ее за собой.Из всех стран стекаются они, безвольно влачась, словно на гравюре Гольбейна [31], за черным костяным барабаном – шаг зашагом, год за годом, князья и правители, графы и бароны, священники и солдаты,юноши и старцы, жертвуя собой во имя ее, принесенные в жертву во имя ее – той,что безвинно виновата в их мрачном шествии и во искупление своей вины сама егозавершает. Не часто бывает, чтобы судьба воплотила в женщине столько смертноймагии: словно таинственный магнит, вовлекает она окружающих ее мужчин в орбитусвоей пагубной судьбы. Кто бы ни оказался на ее пути, все равно в милости илинемилости, обречен несчастью и насильственной смерти. Никому не принесласчастья ненависть к Марии Стюарт. Но еще горше платились за свою смелостьдерзавшие ее любить.