Лилия долины - Оноре де Бальзак Страница 20

— Не надо брать мою руку, ждите, чтобы я сама дала ее; предоставьте мне это право, иначе я буду вашей вещью, а этого не должно быть.

— До свидания, — проговорил я.

Я вышел через калитку сада, которую она отперла для меня. Но прежде чем затворить калитку, она протянула мне руку, говоря:

— Право же, вы были очень добры сегодня вечером, вы утешили меня, осветили мое будущее, вот вам моя рука, возьмите ее!

Я несколько раз подряд поцеловал протянутую руку; а подняв голову, заметил на глазах Анриетты слезы. Мы расстались. Но она еще раз обернулась и посмотрела на меня. Выйдя на дорогу, ведущую во Фрапель, я вновь увидел ее белое платье, освещенное луной; затем, несколько минут спустя, в окне ее спальни зажегся свет.

«О моя Анриетта, — подумал я, — тебе принадлежит самая чистая любовь, которая когда-либо расцветала на этом свете!»

Я направился домой, оглядываясь каждую минуту. Я чувствовал в душе неизъяснимую радость. Благородное поприще открылось наконец для преданности, свойственной каждому юному существу, а ведь я так долго не мог проявить ее! Подобно священнику, который после рукоположения вступает в новую жизнь, я был посвящен, я отдал всю свою душу. Простое «да» обязывало меня навсегда затаить непреодолимую страсть, никогда не злоупотреблять дружбой этой женщины, чтобы незаметно склонить ее к любви. Все благородные чувства пробудились во мне и заговорили разом. Прежде чем очутиться в тесной комнате, мне захотелось побыть под звездным куполом неба, предаться упоительным мечтам, прислушаться к звучавшим в моих ушах жалобам раненой горлицы, вспомнить слово за словом это искреннее и простое признание, проникнуться излияниями души, которая отныне будет поверять мне свои печали. Как величественна была эта женщина, свято преданная супружескому долгу, самозабвенно отдавшая себя на служение больным, слабым и страждущим! Она словно стояла передо мной на костре мученицы! Я любовался ее лицом, всплывшим во мраке, когда мне вдруг показалось, что я отгадал скрытый смысл ее слов, их тайное значение, и от этого Анриетта еще возвысилась в моих глазах. Очевидно, она хотела, чтобы я был для нее тем же, чем была она для своего маленького мирка; очевидно, она хотела черпать во мне силу и утешение, ввести меня в свою сферу, поставить рядом с собой или даже выше себя. Светила, говорят авторы иных смелых гипотез, передают таким образом друг другу движение и свет. Эта мысль унесла меня в заоблачные выси. Я очутился в сказочном мире своих первых грез и взглянул на горести детских лет сквозь призму счастья, в котором утопал ныне.

Загубленные слезами таланты, непризнанные сердца, неведомые миру святые Клариссы Гарлоу, отвергнутые дети, невинные изгнанники, вы все, вступившие в жизнь стезями бесплодными и каменистыми, вы, встретившие повсюду лишь холодные лица, замкнутые сердца и уста без привета, никогда не ропщите на свою долю! Вы одни можете испытать безграничную радость в ту минуту, когда для вас раскроется родное сердце, когда вам улыбнутся родные уста и родной взор сочувственно ответит вашему. Одна такая минута изгладит годы страданий. Изведанные горести, скорбные думы, порывы отчаяния и тоски, минувшие, но не забытые, свяжут вас еще крепче с близкою вам душою. Возвеличенная вашими несбывшимися желаниями, женщина соберет тогда жатву подавленных вздохов и укрощенных порывов любви, она возвратит вам сторицей ваши обманутые привязанности, утешит в прошедших невзгодах, востребованных судьбой как дань за беспредельное блаженство, которое вы испытаете в минуту духовного обручения сердец. Одним ангелам известно новое слово, которым бы следовало обозначать эту святую любовь, точно так же, как вы одни, мои братья по пережитым мукам, поймете, чем стала г-жа де Морсоф для меня, такого несчастного и одинокого!

Эта сцена разыгралась во вторник, и до воскресенья я даже во время прогулок ни разу не переходил на ту сторону Эндра. За эти пять дней в Клошгурде произошли важные события. Г-н де Морсоф получил чин генерал-майора, крест Святого Людовика и четыре тысячи франков пенсии. Герцогу де Ленонкуру-Живри, возведенному в достоинство пэра, были возвращены его леса и прежняя должность при дворе, а его супруга вновь вступила во владение своими еще не проданными поместьями, входившими в состав императорской казны. Таким образом, графиня де Морсоф оказалась одной из богатейших наследниц в Мене. Мать сама привезла ей сто тысяч франков, выделенных из доходов Живри, что как раз составляло сумму приданого, еще не выплаченного графу, который, несмотря на свою бедность, ни разу не напомнил об этих деньгах. Во всех житейских делах его поведение свидетельствовало о чистейшем бескорыстии. Прибавив к этой сумме свои личные сбережения, граф мог купить два соседних поместья, приносивших около девяти тысяч ливров дохода. Так как Жаку предстояло наследовать титул деда, граф тут же решил учредить для него майорат, объединив земельные владения обоих семейств; будущее Мадлены было также обеспечено, ибо высокое положение герцога де Ленонкура сулило ей блестящую партию. Это нежданное счастье и радужные планы на будущее несколько смягчили старые обиды бывшего эмигранта.

Приезд в Клошгурд герцогини де Ленонкур стал крупным событием в Турени. Я с горечью подумал, что эта дама принадлежит к высшей знати, и лишь тогда заметил в ее дочери тот же кастовый дух, смягченный благодаря редкому благородству чувств. Что значил перед ней такой бедный юноша, как я, не имевший за душой ничего, кроме мужества и способностей? Мне и в голову не приходило, что Реставрация может изменить мою судьбу и судьбу моих близких.

В воскресенье, стоя у обедни в боковом приделе вместе с супругами де Шессель и аббатом де Келюс, я с волнением поглядывал на противоположный придел, где находились герцогиня с дочерью, граф и дети. Лицо моего кумира, скрытое под соломенной шляпой, ни разу не повернулось в мою сторону, и это полное забвение, казалось, еще сильнее привязало меня к графине, чем все, что было раньше. Высокородная Анриетта де Ленонкур, а ныне моя дорогая Анриетта, жизнь которой мне так хотелось скрасить, горячо молилась; вера придавала ее фигуре что-то одухотворенное, самозабвенное, и эта поза коленопреклоненной святой глубоко тронула меня.

Как это принято в деревенских приходах, вечерню служили здесь часа через два после обедни. По выходе из церкви г-жа де Шессель любезно предложила своим соседям провести это время во Фрапеле вместо того, чтобы дважды идти по мосту через Эндр и пересекать широкий луг в самое жаркое время дня. Приглашение было принято. Г-н де Шессель повел герцогиню, граф — г-жу де Шессель, я подошел к графине и, когда мы тронулись в путь, впервые ощутил прикосновение ее прекрасной упругой руки. Дорога из церкви во Фрапель вела через парк Саше; лучи солнца, пробиваясь сквозь листву деревьев, ложились светлыми пятнами на песок аллеи и создавали причудливые рисунки, похожие на узорчатую ткань. Смотря на эту игру света и тени, я задумался, и сердце мое затрепетало от горделивых и дерзновенных мечтаний.

— Что с вами? — спросила Анриетта после того, как мы прошли несколько шагов в полном молчании, которое я не смел нарушить. — Ваше сердце так бьется...

— Я узнал о счастливых переменах в вашей жизни, — ответил я, — и теперь меня тревожат смутные опасения, как и всех, кто любит беззаветно. Скажите, ваше высокое положение не повредит нашей дружбе?