Тебе единому согрешила - Анна Мар Страница 18

Шевырева часто принимала Мечку в гостиной, где висели французские гравюры, проникнутая духом геройства, распущенности и легкомыслия. Она любила проводить рукою по своим плечам и даже груди, — жест бесстыдный и вместе с тем наивный.

Оставаясь среди них неизменно холодной, равнодушной и смертельно усталой, Мечка очень скоро ощутила скуку. Все эти люди, с их вялой добродетелью и пресным развратом, никогда не испытывали душевного голода. Они также слишком часто говорили о любви, и та утратила свою таинственность. Даже драмы их были тяжеловесны, грубы и обычны. Мечка осталась чужда этому обществу, а они ей.

Если она и не мнила себя чем-то исключительным, то все-таки считала возможным предъявлять кое-какие требования к окружающим. И, не найдя ничего интересного в этой среде, к великому удовлетворению ксендза Иодко, она снова вернулась на мессы и снова читала на ночь латинские псалмы. В костёле зимними утрами бывало очень темно. В центральном паникадиле зажигали две-три электрические свечи, но это мало помогало. Не только лицо ксендза, но даже его жесты, ковчег, подсвечники казались затушеванными.

Русская конвертитка Анна Ващенкова письменно просила Мечку назначить ей свидаше. Неинтеллигентный почерк удивил ее. Она знала, конечно, почему конвертитка ищет встречи. Это касается Тэкли Лузовской, бесспорно. Какая дичь! И легкая ирония дрожала в глазах Мечки, когда на другой день она приняла Ващенкову. Ее предчувствия оправдались.

Конвертитка не понимала, как Мечка — хорошая католичка и не повлияет на Тэклю.

— Откуда вы знаете, что я — хорошая католичка? — возразила Мечка, — и какое влияние я должна иметь на Тэклю?

— Лузовскую нужно спасать… Она должна измениться…

— В чем именно?

— По отношению к отцу Игнатию.

— А!

Раз вся эта история была известна, Мечка только пожала плечами. Бедная Тэкля!.. Но развязность Ващенковой забавляла ее.

— Тэкля больна теперь…

— Да. Ее нужно спасать…

— И вы часто спасаете?

— Мы — христианки. Это наш долг.

Мечка покачала головой.

— Вы говорите «священник», а не «ксендз»?

— Да. Я — русская католичка. Меня шокирует…

— Вот как!

Они помолчали.

— Вы принимали здесь католичество?

— Нет, В Париже. Местная колония насчитывает около трехсот конвертиток, но настоящих только тридцать…

— Настоящих?

— Да. Мы ежедневно причащаемся.

И, видя улыбку Мечки, раздраженно:

— Я живу только для церкви.

Она не умела объяснить, что это значить на практике. Она употребляла выражения вроде: «живое слово священника», «благодатное влияние обедни», «спасительная вера» и т. д. Она говорила об искусстве: «оно развращает», и о науке: «она никому не нужна». Она рассказывала о собраниях конвертиток у нее на квартире, где они читали душеспасительные книги.

Мечку утомила эта неумная женщина, произносившая каждое слово значительно и тщеславно. Они холодно простились.

Тэкля производила жалкое впечатление. Напрасно Мечка и Стэня и бабця умоляли ее хотя переменить комнаты, хотя лечиться.

И только в рождественски пост Лузовский приехал лично и насильно увез жену в Меран.

* * *

Была суббота. Мечка переоделась, готовая выйти на вечерню. Но пришла Стэня Зноско. Вся она облипла снегом.

— Какая метель! Неужели же вы выходите?

— Да. Извините меня, Стэня…

— Ничего. Я посижу у вас минуточку…

— Как здоровье бабци?

— Благодарю. Тоскует о Тэкле…

— Разве Тэкля?..

— О, нет… она — молодцом. Но бабця считает заграницу адом.

Потом Стэня заговорила с гневом… Янка окончательно влюбилась в Юраша. Юраш принимает католичество, и весной они поженятся. Бабця плачеть целыми днями, однако обещала отдать им дачу и уже готовит приданое.

— Все это штучки ксендза Игнатия. Недаром Янка бегала к нему… О, урод!

Они вышли вместе.

Вечерня уже началась, когда Мечка села на свою скамью возле колонны. Сильное головокружеше навело ее на грустные мысли.

— Ришарду будет трудно без меня.

Как раз ксендз Иодко шел мимо. Их взгляды встретились, и она прочла в его глазах беспокойство и вопрос. Пели Magnificat. Клубы ладана поднялись из матово-серебряной кадильницы.

Мечка думала грустно:

«Я не забываю, что Ришард — ксендз… или это всегда так?… Если я даже совершаю кощунство, то почему же я не ощущаю греха? И почему меня тянет к таинствам? Перед смертью я хотела бы исповедаться у него… Ах, да, сначала нужно обратиться к другому ксендзу, покаяться, проклясть свою любовь, отречься от нее, получить отпущение грехов… потом можно снова исповедаться у Ришарда… только он будет тогда уже ксендз Ришард Иодко… Целая пропасть ляжет между нами… Ах, какой ужас, какая боль!.. Как мое счастье грустно…»

Странная слабость и темнота в глазах заставила ее опустить молитвенник.

«О, как мне плохо!»

Она думала с глубокою печалью:

«Ришард был и есть для меня — все. Однажды он спас мою душу от отчаяния. Потом он показал мне, какой прекрасной может быть жизнь при обоюдной любви… Теперь он приготовит меня к смерти, чтобы я не слишком мучилась перед нашей разлукой…»

Она снова взялась за молитвенник, но дурнота увеличилась. Почти ничего не видя, Мечка вышла из костёла. Кто-то подал ей руку и усадил на извозчика.

Дома она несколько пришла в себя, переоделась, заказала чай. Электрический свет смягчался кружевным абажуром. Белые розы, присланные вчера ксендзом Иодко, тонко и сладко примешивались к аромату духов. Темный мех красиво оттенял матовый блеск ее кремового шелкового пеньюара. Она иначе причесалась и надела кольца с аметистами, подарок ксендза Иодко. Аметисты, осыпанные бриллиантами, так нежно играли. Она хотела быть красивой.

Несколько раз в нетерпении подходила она к окну. Ковер заглушал ее легкие и словно робкие шаги. Тяжелая занавесь отдергивалась по кольцам. Кольца легонечко постукивали, как кастаньеты. Улица была пуста. Снег сыпал и сыпал без устали. Ветер намел целый сугроб около противоположной стены.

Наконец, телефон позвонил.

— О, Ришард… так долго.

— Прости… Сегодня очень много исповедывалось… Что с тобой, дитя?.. Ты ушла, как смерть…

— Мне было плохо.

— Я сейчас еду к тебе.

— Я жду.

Через четверть часа она впускала его. Ксендз Иодко обнял Мечку. Никогда еще она не видела его таким зловеще-спокойным.

— Тебе пора на юг…