Дело об опеке - Оноре де Бальзак Страница 18

— Маркиз, — сказал Попино, раскланиваясь, — к своему большому удовольствию, могу засвидетельствовать, что с первых же ваших слов я счел присутствие протоколиста излишним. — Затем, подойдя к маркизу, он отошел с ним к окну и прибавил: — Вам пора вернуться к прежней жизни: мне кажется, маркиза находится в этом деле под чьим-то влиянием, с которым вам незамедлительно надо начать борьбу.

Попино вышел из дома, и на дворе, даже на улице, он все еще оглядывался, умиленный воспоминаниями об этой сцене. Такие впечатления никогда не изглаживаются из памяти и воскресают, когда душа жаждет утешения.

«Эта квартира мне бы очень подошла, — раздумывал Попино, возвращаясь домой. — Если господин д'Эспар съедет, я ее сниму…»

На другой день, около десяти часов утра, Попино, который накануне письменно изложил свое заключение по делу, направился во Дворец правосудия, собираясь совершить суд скорый и правый. Когда он вошел в гардеробную, чтобы надеть мантию, служитель передал ему, что председатель суда ждет его у себя в кабинете. Попино тотчас к нему отправился.

— Добрый день, дорогой Попино, — сказал ему председатель суда, — я вас ожидал.

— Господин председатель, дело идет о чем-нибудь серьезном?

— Пустяки, — ответил председатель. — Хранитель печати, с которым я имел честь вчера обедать, поговорил со мной, с глазу на глаз. До него дошло, что вы пили чай у госпожи д'Эспар, дело которой вы должны были расследовать. Он дал мне понять, что лучше бы вам не принимать участия в этом процессе.

— Ах, господин председатель, уверяю вас, что я ушел от госпожи д'Эспар как раз в тот момент, когда подали чай, к тому же моя совесть…

— Да, да, — заторопился председатель, — весь суд, оба его отделения, весь Дворец правосудия — все знают вас. Я не буду повторять вам того, что я говорил о вас его светлости, но ведь вы знаете: жена цезаря должна быть вне подозрений. Так вот, мы и не подымаем из-за этих пустяков вопроса о судебной дисциплине, а хотим уладить все без шума. Между нами говоря, это касается больше суда, чем вас.

— Но, господин председатель, если бы вы знали, какого рода это дело, — сказал следователь, пытаясь вытащить свой доклад из кармана.

— Я наперед скажу, что вы подошли к делу с полной беспристрастностью. Случалось и мне самому, когда я был простым судьей в провинции, пить чай, и не только чай, у людей, которых мне предстояло судить, но что поделаешь, раз хранитель печати обратил на это внимание, — могут пойти разговоры, а суд обязан оградить себя от всяких сплетен. Всякое столкновение с общественным мнением опасно для судейского сословия даже тогда, когда право на нашей стороне, ведь оружие-то неравное! Чего только не выдумают газетчики, чего только они нам не припишут, а нам, по нашему положению, неудобно даже отвечать. Впрочем, я уже договорился с вашим председателем, и вместо вас, согласно вашему прошению, будет назначен Камюзо. Все устроили по-семейному. Так вот подайте прошение о собственном отводе. Я прошу вас об этом как о личной услуге; вы будете вознаграждены крестом Почетного легиона, который вы давно заслужили; это уж я беру на себя.

Тут, низко кланяясь, вошел г-н Камюзо, следователь, недавно переведенный из провинции. Увидя его, Попино не мог удержаться от иронической улыбки. Этот бледный белокурый молодой человек, снедаемый тайным честолюбием, казалось, в угоду сильным мира сего готов был вздернуть на виселицу или снять с нее и правого и виноватого, следуя скорее примеру Лобардемона, чем Моле. Поклонившись им обоим, Попино удалился; он счел ниже своего достоинства опровергать возведенное на него лживое обвинение.

Париж, февраль 1836 г.