Ардабиола - Евгений Евтушенко Страница 16

— Идет, — сказал Гривс. — Значит, мы поедем на машинах конкурирующих компаний?

— Значит, так… — улыбнулся японец.

Гривс сел в «плимут», японец — в «мерседес», и они покатили рядом по шоссе.

Машины были открытые, и им было удобно переговариваться.

— Что-то ваш «мерседес» тащится, как старая кляча… — сказал Гривс, обгоняя японца на полкорпуса.

— Я просто придерживал поводья моего арабского скакуна из уважения к дряхлым костям вашего ослика, сэр, — показал зубы японец, а вслед за ними — багажник «мерседеса».

— Мы, конечно, номер два, но… — усмехнулся Гривс, нажимая на газ и снова обходя японца.

— Наши конкуренты сами признают, что они номер два. Что же, мы с этим согласны… — смеясь, процитировал японец рекламу фирмы «Херц» и вырвался вперед.

— Но мы стараемся сильнее! — крикнул Гривс и вогнал педаль газа до упора.

В этот момент со строительства, мимо которого они проезжали, неожиданно вылез гигантский «додж» с прицепом, груженным стальными балками, и перегородил шоссе.

Гривс отчаянно нажал на тормоз, чувствуя, как лобовое стекло «плимута» неотвратимо летит прямо на торчащие, как бивни, стальные балки.

Рядом пронзительно завизжали тормоза «мерседеса».

Машины остановились. Стальные балки почти касались лобового стекла «плимута», а радиатор «мерседеса» был всего в нескольких дюймах от слоновьей морды «доджа».

Гривс и японец перевели дух.

— Еще немного, и мы оказались бы новыми жертвами Пирл-Харбора, — сказал Гривс.

— Вы были правы, — сказал японец. — Не надо стараться сильнее. Мы оба дураки.

Молоденький шофер «доджа», видимо, опасаясь, как бы они не стали обвинять его, начал обвинять их, размахивая руками.

— Не надо, мальчик, — сказал Гривс. — Ты разве не слышал, что дядя сказал? «Не надо стараться сильнее».

Херцевский «мерседес» и авизовский «плимут», уже больше не соревнуясь, мирно докатили до места представления.

Гривс и японец сели на деревянной трибуне, заполненной детьми, с нетерпением таращившими глаза на бассейн с морской водой, где должны были появиться волшебные дельфины.

На трамплин для прыжков вышла девица в купальном костюме, волоча за собой микрофон на шнуре. Следом вышел узкобедрый молодой канак в плавках и поставил у ее напедикюренных ног с серебряными ногтями эмалированный тазик с рыбой.

— Гавайский институт ихтиологии показывает уникальное представление «Дельфин — друг человека», — объявила девица. — Первым номером программы будет наша общая любимица Ширли!

Канак поднял решетку, отделявшую бассейн от дельфиньей артистической, и оттуда появилась Ширли. Шумно отфыркиваясь, она хлестала хвостом по воде.

— Голос, Ширли! — приказала девица в микрофон. Ширли высунула морду из воды и страдальчески запищала.

Дети зааплодировали.

— Хорошая девочка. Она слушается старших, — сказала девица и наградила Ширли рыбой. — А теперь, Ширли, покажи, как ты красиво прыгаешь!

Обтекаемое, как ракета, тело Ширли вылетело из воды и проскользнуло сквозь обруч, подставленный девицей.

— Хорошая девочка, — сказала девица. — Она прыгает так высоко, потому что вовремя ест. А теперь, Ширли, покажи, как ты крутишь хула-хуп.

Девица бросила в воду обруч, и Ширли, просунувшись в обруч мордой, стала крутить его.

— Хорошая девочка, — сказала девица. — Ширли хочет, чтобы у нее была прекрасная фигура, как у настоящей американки. А для этого нужно заниматься гимнастикой.

— Мне всегда бывает не по себе, когда я вижу дрессированных животных, — сказал Гривс японцу. — Жила бы эта Ширли в океане и наслаждалась бы жизнью. А тут крути хула-хуп. Мы, люди, тоже, впрочем, дрессированные животные. Нам тоже приходится выделывать разные штуки, чтобы заполучить рыбу. Но истинной счастье, когда тобой никто не управляет.

— У вас мания аналогий, — сказал японец.

Канак надел ласты, акваланг, нырнул в воду и неподвижно лег на дне, имитируя утопленника.

— Помоги человеку, Ширли, — приказала девица. Ширли устремилась к канаку, зацепила его зубами за пояс и вытащила на поверхность воды.

— Хорошая девочка, — сказала девица. — Она всегда приходит на помощь в беде, потому что слушает воскресные проповеди.

— А знаете, дельфины будут прекрасными подводными камикадзе, — сказал Гривс японцу. — Небольшая мина достаточной взрывной силы, привязанная к брюху, и они по приказу пойдут на любое военное судно. Все достижения науки, в конце концов, используются для войны.

— Вы ужасный человек, — сказал японец. — Вы совершенно не умеете наслаждаться жизнью. Вас все время разъедают мысли о войне, будьте проще. Видите, как радуются дети? Радуйтесь и вы…

«Я мог бы посоветовать это и сам себе… — подумал японец. — Я тоже разучился радоваться».

Японец вспомнил одно древнее стихотворение и с грустной улыбкой процитировал его по-английски:

Все в лунном серебре…

О, если вновь родиться

Сосною на горе!

— По-английски это, наверно, не так красиво звучит, как по-японски… — смущенно сказал японец. — Извините меня за перевод.

— Нет, и по-английски это здорово, — сказал Гривс. — Ну-ка, прочитайте еще раз.

Японец повторил:

Все в лунном серебре…

О, если б вновь родиться

Сосною на горе!

— Поздно, — сказал Гривс.

«Поздно для всех», — подумал японец, но не сказал этого вслух.

Когда они возвращались, разыскивая ресторан, где бы можно было прилично пообедать, Гривс обратился к японцу из своего «плимута»:

— Взгляните направо. Какой чудесный дельфин!

Японец увидел стоявшую в центре площади среди ярких тропических цветов ракету, уткнувшуюся острой мордой в небо.

— Вы занимаетесь самоистязанием, — покачал головой японец. — Надо бороться, а не растравлять себе душу.

— Борьба — это уже не свобода, — сказал Гривс. — Кроме того, можно впутаться в такую борьбу за мир, которая на самом деле будет борьбой за войну. Взгляните повнимательней на ракету.

Японец взглянул еще раз и увидел, что на белом боку ракеты была надпись: «Мы боремся за мир».

— Да, мы боремся за мир и будем бороться за него до конца, пока в мире камня на камне не останется, — ядовито привел Гривс известную шутку и тряхнул головой. — Нет, я предпочитаю свободу.

Они уселись в открытом ресторане под пальмами, рядом с журчащим искусственным водопадом.

— Что-нибудь отварное, — сказал японец официанту. — Пить я буду только содовую.