Мастер и Маргарита - Михаил Булгаков Страница 16

Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался набульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резноючугунною решеткой. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована, и взимнее время на ней возвышался сугроб с лопатой, а в летнее время онапревращалась в великолепнейшее отделение летнего ресторана под парусиновым тентом.

Дом назывался «домом Грибоедова» на том основании, что будтобы некогда им владела тетка писателя – Александра Сергеевича Грибоедова. Нувладела или не владела – мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакойтетки-домовладелицы у Грибоедова не было... Однако дом так называли. Болеетого, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, вкруглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из «Горя от ума»этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть,и читал, не важно это!

А важно то, что в настоящее время владел этим домом тотсамый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоздо своего появления на Патриарших прудах.

С легкой руки членов МАССОЛИТа никто не называл дом «домомГрибоедова», а все говорили просто – «Грибоедов»: «Я вчера два часа протолкалсяу Грибоедова», – «Ну и как?» – «В Ялту на месяц добился». – «Молодец!». Или:«Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове...» Итак далее.

МАССОЛИТ разместился в Грибоедове так, что лучше и уютнее непридумать. Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно сизвещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальнымифотографиями членов МАССОЛИТа, которыми (фотографиями) были увешаны стенылестницы, ведущей во второй этаж.

На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднеласькрупная надпись «Рыбно-дачная секция», и тут же был изображен карась, попавшийсяна уду.

На дверях комнаты N 2 было написано что-то не совсемпонятное: «Однодневная творческая путевка. Обращаться к М. В. Подложной».

Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсенепонятную надпись: «Перелыгино». Потом у случайного посетителя Грибоедованачинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях:«Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной», «Касса», «Личные расчетыскетчистов»...

Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу вшвейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломилсянарод: «Квартирный вопрос».

За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, накотором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и свинтовкой за плечами. Пониже – пальмы и балкон, на балконе – сидящий молодойчеловек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами идержащий в руке самопишущее перо. Подпись: «Полнообъемные творческие отпуска отдвух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия). Ялта, Суук-Су,Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец)». У этой двери такжебыла очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста.

Далее следовали, повинуясь прихотливым изгибам, подъемам испускам Грибоедовского дома, – «Правление МАССОЛИТа», «Кассы N 2, 3, 4, 5»,«Редакционная коллегия», «Председатель МАССОЛИТа», «Бильярдная», различныеподсобные учреждения, наконец, тот самый зал с колоннадой, где тетканаслаждалась комедией гениального племянника.

Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей,попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам –членам МАССОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его. Инемедленно же он обращал к небу горькие укоризны за то, что оно не наградилоего при рождении литературным талантом, без чего, естественно, нечего было имечтать овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогойкожей, с золотой широкой каймой, – известным всей Москве билетом.

Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дряннойкатегории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он виделв верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиногодома был занят рестораном, и каким рестораном! По справедливости он считалсясамым лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух большихзалах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскимигривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытаяшалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек сулицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любойресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой сходной,отнюдь не обременительной цене.

Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре,который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решеткиГрибоедова:

– Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий?