Вотрен - Оноре де Бальзак Страница 15

Рауль и Вотрен.

Рауль. Увидеть небеса и остаться на земле — вот мой удел. Я погиб. Вотрен — этот гений добра и зла, человек, всезнающий и, быть может, всемогущий, человек, столь жестокий в отношении других и столь добрый ко мне, этот непостижимый человек, словно волшебник из сказки, это провидение, поистине материнское, в конце концов... вдруг оказывается отнюдь не провидением!

Входит Вотрен; Рауль, стоящий у авансцены, не замечает его. Вотрен в простом черном парике; одет он как биржевой маклер: синий фрак, серые брюки, обыкновенный черный жилет.

О, я изведал любовь, но я еще не знаю, что такое месть, и не хочу умереть, не отомстив Монсорелям!

Вотрен. Он расстроен. Рауль, дитя мое, что с тобою?

Рауль. Ах, ничего. Оставьте меня.

Вотрен. Ты опять меня отталкиваешь? Ты злоупотребляешь правом говорить дерзости своему другу... О чем ты сейчас размышлял?

Рауль. Ни о чем.

Вотрен. Ни о чем! Я сам обучил вас той английской невозмутимости, под которой каждый хоть мало-мальски уважающий себя человек должен скрывать свои переживания, так как же, сударь, мне не знать уязвимых мест этого панциря гордости? Притворяйтесь перед другими, но притворяться предо мною — это более чем ошибка. В делах дружбы ошибаться преступно.

Рауль. Бросить карты, не приходить домой под хмельком, распрощаться с театральными кулисами, стать человеком серьезным, учиться, добиваться положения в свете — по-твоему, это притворство?

Вотрен. В дипломатии ты пока что новичок и опытным дипломатом станешь лишь после того, как тебе удастся обмануть меня. Рауль, ты допустил ошибку, от которой я тебя не раз предостерегал. Мое детище, которое не должно было заблуждаться насчет женщин, этих ничтожнейших существ, — которое должно было пользоваться ими как орудием, а не становиться орудием в их руках, — мое детище вдруг стало пастушком из басни Флориана [12]. Мой Ловелас попал в сети к Клариссе [13]. Увы, молодым людям нужно долго прислушиваться к звону бронзы, прежде чем они поймут, что их богиня — всего лишь бездушное изваяние.

Рауль. Наставление?

Вотрен. А ты что же — собираешься меня дурачить, меня, который приучил твою руку владеть пистолетом, обучил тебя фехтованию, сделал тебя таким ловким, что ты можешь не бояться любого молодца из предместий... дурачить меня, который воспитал не только твое тело, но и ум, хотел возвысить тебя над всеми, словом, венчал тебя на царство?.. Будь же хоть малость искренен.

Рауль. Вы хотите знать, о чем я думал? Да нет... это прозвучало бы укором моему благодетелю.

Вотрен. Благодетелю! Ты меня оскорбляешь. Ведь я предлагал тебе свою кровь, свою жизнь. Ведь я готов убить, уничтожить твоего врага, лишь бы получить непомерно огромное вознаграждение, именуемое признательностью. Неужели я извлекаю из тебя выгоду, как ростовщик? Есть люди, чьи благодеяния волочишь за собою, как волочит за собою кандалы каторж... Да что там! Я давил бы таких людишек как червей и не почел бы это за человекоубийство. Я просил тебя считать меня своим отцом, мое сердце должно быть для тебя тем, что небо — для ангелов: бесконечным простором, где все — блаженство и покой. Можешь высказать мне любые свои мысли, даже дурные. Говори, я пойму все — даже подлость!

Рауль. Не иначе как бог и сатана соединились и вместе создали этот стальной характер!..

Вотрен. Возможно.

Рауль. Я все тебе скажу.

Вотрен. Так сядем же, дитя мое.

Рауль. Ты причина моего позора и отчаяния.

Вотрен. Как так? Почему? Кто тебя оскорбил, черт побери? Кто посмел? Назови мне его, скажи, где он... И на него обрушится гнев Вотрена!

Рауль. Это не в твоих силах.

Вотрен. Дитя! Существует два рода людей, которые в силах сделать все, что хотят.

Рауль. И кто же это?

Вотрен. Монархи, которые выше законов, или по крайней мере должны быть выше их, и, пусть это тебе и не понравится... преступники, которые ниже законов.

Рауль. А так как ты не монарх...

Вотрен. Ну, я и царствую внизу.

Рауль. Что за страшная шутка, Вотрен!

Вотрен. Да ведь ты сам сказал, что я человек, над которым потрудились сообща и бог и дьявол.

Рауль. Ах, сударь, ваши слова леденят мне сердце.

Вотрен. Сядь, сядь. Спокойнее, дитя мое. Не следует ничему удивляться, иначе прослывешь человеком заурядным.

Рауль. Что я — в руках демона или ангела? Ты учишь меня, не разрушая благородных инстинктов, которые живут во мне; ты просвещаешь меня, не ослепляя; ты наделяешь меня опытностью старцев и не лишаешь очарования юности. Но ты отточил мой ум, расширил мой кругозор, пробудил во мне проницательность, а это не проходит безнаказанно. Скажи мне — откуда твое богатство? Законно ли его происхождение? Почему ты запрещаешь мне рассказывать о лишениях, которые я терпел в детстве? Зачем ты назвал меня по имени деревушки, где ты меня подобрал? Зачем препятствуешь моим стараниям разыскать родителей? И зачем угнетать меня всей этой ложью? Сироте все сочувствуют, но обманщика гонят отовсюду. Я веду образ жизни, равняющий меня с сыном любого герцога или пэра, ты дал мне великолепное воспитание, но не дал положения; ты ввел меня в самые высшие сферы, а там мне плюют в лицо, заявляя, что род Фрескасов угас. Там требуют отчета о моей семье, а ты запрещаешь мне отвечать хоть слово. Я одновременно и аристократ и отщепенец и вынужден сносить такие оскорбления, что мне хочется растерзать живьем всех этих маркизов и герцогов. Во мне все кипит от бешенства, я буду драться хоть на двадцати дуэлях, я погибну! Ты хочешь, чтобы меня продолжали оскорблять? Довольно тайн! Ты Прометей преисподней, так доверши же свое творение или разбей его.

Вотрен. Ну как оставаться равнодушным перед лицом столь благородной и прекрасной юности! Весь так и горит отвагой! Чувства бурлят! О, ты — дитя благородной крови. Доказательства налицо.