Семеро против Ривза - Ричард Олдингтон Страница 14

— М-м, нет, но до недавнего прошлого я очень много работал и просто не имел времени читать все, что хотелось…

— Время на чтение всегда можно найти, если иметь к этому склонность и чуть больше шевелить мозгами, чем какой-нибудь средний экземпляр человеческой тли, — презрительно заметил мистер Хьютон. — Вот, к примеру, вы — сколько времени вы потеряли на эти глупые газеты, сколько просиживали после обеда за столом в обществе других глупцов, изрыгая жеванную и пережеванную газетную жвачку, сколько часов потеряли, играя в гольф или слушая радио?

Если исключить не слишком вежливую форму, в которую мистер Хьютон облек свою мысль, она столь точно отражала то, чем действительно занимался мистер Ривз, что ему оставалось лишь удивиться проницательности собеседника. И тем не менее он попытался защититься:

— Человеку деловому после тяжелого дня в Сити необходим отдых. Мозг его слишком устает и не в состоянии воспринимать сухой ученый текст. Если такой человек и берет в руки книгу, то какую-нибудь легкую, увлекательную — скажем, Эдгара Уоллеса.

— Вздор, — возразил мистер Хьютон, — все это — проклятое нежелание шевелить мозгами и слабоумие, проистекающее от обжорства. Да на свете сколько угодно людей, и притом людей бедных, которые трудятся куда больше, чем любой делец, и отказывают себе во всем, чтобы купить книгу и вечером, придя домой, изучать Канта, Шекспира и вашего покорного слугу. Если деловой человек слишком ленив и нелюбопытен, чтобы заняться самообразованием, пусть отбросит свое плосколобое, плоскодушное самодовольство и послушает тех, кто взял на себя этот элементарный труд!

Мистер Ривз растерялся. Что за дерзкий, даже можно сказать, грубый, молодой человек! Мистер Ривз привык к тому, что обладателя солидных капиталовложений принято уважать. Правда, до сих пор он еще ни разу не встречался с философами. Что-то в последних словах мистера Хьютона напомнило ему свирепых молодых людей, угнетавших его на вечере у леди Блейкбридж.

— Ленч готов, сэр, — возвестил пожилой пучеглазый официант в чрезвычайно засаленной фрачной паре, появляясь из боковой двери. Мистер Хьютон умолк, допил пиво и пристально посмотрел на мистера Ривза.

— Одну минуту, — сказал тот официанту и повернулся к мистеру Хьютону. — Не доставите ли вы мне удовольствие откушать со мной? — вежливо осведомился он. — Жаль было бы прерывать нашу… м-м-м… интересную беседу.

— Ну, если вы так настаиваете, то я не прочь, — безразличным тоном заявил мистер Хьютон, с превеликой поспешностью вскочив, однако, на ноги.

— Накройте, пожалуйста, столик на двоих, — обратился мистер Ривз к официанту. — Этот джентльмен будет завтракать со мной.

На вкус мистера Ривза ленч оказался далеко не первосортным. Однако мистер Хьютон, видимо, не разделял его точки зрения, ибо поглощал пищу с поистине удивительным и завидным, по мнению мистера Ривза, аппетитом. Но еще более удивительной была его способность одновременно есть и говорить.

— Еще Гераклит сказал, что все течет — panta rhei, ну, вы знаете, — говорил мистер Хьютон, осушая кружку пива и перекладывая к себе на тарелку весь оставшийся отварной картофель.

— Хотите еще пива? — участливо спросил мистер Ривз.

— Да, не возражал бы, — соизволил согласиться мистер Хьютон. — Он же отметил, что нельзя дважды перейти через одну и ту же реку.

— А почему?

— Потому что вода уже будет не та.

— Ну, а на мой взгляд, река-то ведь будет все та же, — возразил мистер Ривз, глядя из окна на Темзу.

— Совершенно верно, — на сей раз не стал возражать мистер Хьютон. — А теперь примените этот закон к человеческой расе. Вода — иными словами человечество — все время меняется, а река, древняя, унылая река, остается все той же, иными словами: люди неизбежно повторяют одни и те же поступки. Люди считают свое время особенно прогрессивным или особенно просвещенным просто потому, что они невежественны, как свиньи. А ведь все главные идеи были придуманы и занесены на бумагу столетия назад, но в истории след оставили лишь те, которые оказались модными. Словом, вы знаете: происходит вечный круговорот — по Ницше.

Мистер Ривз этого не знал, но с умным видом кивнул и заметил:

— Вы хотите сказать, что мы топчемся на месте и из года в год следуем все той же рутине?

— Ничего подобного! — огрызнулся мистер Хьютон. — Если бы мы установили разумную рутину — настоящий порядок в жизни — и держались ее, это бы еще куда ни шло. Но не успеет установиться один порядок, его тотчас сметают и создают нечто прямо противоположное…

— Как, например, лейбористы сводят на нет все хорошее, что было создано при Болдуине? — подсказал мистер Ривз.

— Пф! Ба-а! Гниль! Глупистика! — воскликнул мистер Хьютон. -Личинки! Гусеницы! Умственно неполноценные коммивояжеры, тщетно пытающиеся внедрить в жизнь свои ошибочные, однобокие представления об идеях, дошедших до них из четвертых или пятых рук, от несведущих толкователей, которые сами ничего в них не поняли! Ну, скажите, какая может быть разница между двумя кучами завали и отбросов, если одна из них возникла из галиматьи этого иудея-шарлатана Дизраэли, все теории которого давно пора сдать на свалку, а другая — порождение Уильяма Морриса, этого нечесаного апоплексического апостола сентиментального средневековья? Отбросы — они и есть отбросы, из чего бы они ни состояли и кто бы их ни ел.

Мистер Хьютон с ожесточением набросился на кусок сыра, лежавший на тарелке, разрезал его на две неравные доли и взял себе большую.

— Вы судите слишком строго, — заметил было мистер Ривз.

— Коммунизм! — неистовствовал мистер Хьютон, пропустив мимо ушей замечание собеседника. — Все вы хвастаетесь своими коммунистическими воззрениями.

— Я, например, и не думаю. Я убежденный консерватор, — возразил мистер Ривз.

— И вы, наверно, считаете, что это нечто новое, оригинальное, — тотчас обрушился на него мистер Хьютон. — А я вам говорю, что все это известно — connu, connu, connu! Все это вы найдете в Платоновой «Республике». Ренан обнаружил одно племя в удаленном уголке Северной Африки, которое уже бог знает сколько веков жило по принципам родовой общины, ну и, конечно, пребывало в состоянии непробудного пьянства и скотского невежества. Во времена шестой династии в Египте была революция, и тексты, сохранившиеся на пирамидах, показывают, что ее участники растащили все ценности, какие попались им под руку. С тех пор так они и катятся вниз по наклонной плоскости. У греков еще было какое-то умозрительное мышление, хотя на практике они делали те же глупости, что и все. А надолго ли сохранилось у них такое мышление? Нет! Оно исчезло под гипнотическим воздействием идиотских догм Восточной церкви.

Мистер Хьютон быстрыми глотками допил остатки пива и несколько раз перевел дух. Одутловатое лицо его блестело от пота.

— Еще пива? — спросил мистер Ривз.

Мистер Хьютон кивнул.

— Человек — думающее животное, — изрек он. — Cogito, ergo sum.Если человек не думает, то он становится просто животным. И притом чертовски уродливым и нудным. Вот вы говорите о пролетариате…