Бедные люди - Федор Достоевский Страница 14

А что, маточка, уже если на то пошло, так я вам, так и быть,выпишу из «Итальянских страстей» местечко. Это у него сочинение так называется.Вот прочтите-ка, Варенька, да посудите сами.

«…Владимир вздрогнул, и страсти бешено заклокотали в нем, икровь вскипела…

– Графиня, – вскричал он, – графиня! Знаете ли вы, какужасна эта страсть, как беспредельно это безумие? Нет, мои мечты меня необманывали! Я люблю, люблю восторженно, бешено, безумно! Вся кровь твоего мужане зальет бешеного, клокочущего восторга души моей! Ничтожные препятствия неостановят всеразрывающего, адского огня, бороздящего мою истомленную грудь. ОЗинаида, Зинаида!..

– Владимир!.. – прошептала графиня вне себя, склоняясь кнему на плечо…

– Зинаида! – закричал восторженный Смельский.

Из груди его испарился вздох. Пожар вспыхнул ярким пламенемна алтаре любви и взбороздил грудь несчастных страдальцев.

– Владимир!.. – шептала в упоении графиня. Грудь еевздымалась, щеки ее багровели, очи горели…

Новый, ужасный брак был совершен!

.

Через полчаса старый граф вошел в будуар жены своей.

– А что, душечка, не приказать ли для дорогого гостясамоварчик поставить? – сказал он, потрепав жену по щеке».

Ну вот, я вас спрошу, маточка, после этого – ну, как вынаходите? Правда, немножко вольно, в этом спору нет, но зато хорошо. Уж чтохорошо, так хорошо! А вот, позвольте, я вам еще отрывочек выпишу из повести«Ермак и Зюлейка».

Представьте себе, маточка, что казак Ермак, дикий и грозныйзавоеватель Сибири, влюблен в Зюлейку, дочь сибирского царя Кучума, им в полонвзятую. Событие прямо из времен Ивана Грозного, как вы видите. Вот разговорЕрмака и Зюлейки:

«– Ты любишь меня, Зюлейка! О, повтори, повтори!..

– Я люблю тебя, Ермак, – прошептала Зюлейка.

– Небо и земля, благодарю вас! я счастлив!.. Вы дали мневсе, все, к чему с отроческих лет стремился взволнованный дух мой. Так вот кудавела ты меня, моя звезда путеводная; так вот для чего ты привела меня сюда, заКаменный Пояс! Я покажу всему свету мою Зюлейку, и люди, бешеные чудовища, непосмеют обвинять меня! О, если им понятны эти тайные страдания ее нежной души,если они способны видеть целую поэму в одной слезинке моей Зюлейки! О, дай мнестереть поцелуями эту слезинку, дай мне выпить ее, эту небесную слезинку…неземная!

– Ермак, – сказала Зюлейка, – свет зол, люди несправедливы!Они будут гнать, они осудят нас, мой милый Ермак! Что будет делать бедная дева,взросшая среди родных снегов Сибири, в юрте отца своего, в вашем холодном,ледяном, бездушном, самолюбивом свете? Люди не поймут меня, желанный мой, мойвозлюбленный!

– Тогда казацкая сабля взовьется над ними и свистнет! –вскричал Ермак, дико блуждая глазами».

Каков же теперь Ермак, Варенька, когда он узнает, что егоЗюлейка зарезана. Слепой старец Кучум, пользуясь темнотою ночи, прокрался, вотсутствие Ермака, в его шатер и зарезал дочь свою, желая нанесть смертельныйудар Ермаку, лишившему его скипетра и короны.

«– Любо мне шаркать железом о камень! – закричал Ермак вдиком остервенении, точа булатный нож свой о шаманский камень. – Мне нужно ихкрови, крови! Их нужно пилить, пилить, пилить!!!»

И после всего этого Ермак, будучи не в силах пережить своюЗюлейку, бросается в Иртыш, и тем все кончается.

Ну, а это, например, так, маленький отрывочек, в шуточноописательном роде, собственно для смехотворства написанный:

«Знаете ли вы Ивана Прокофьевича Желтопуза? Ну, вот тотсамый, что укусил за ногу Прокофия Ивановича. Иван Прокофьевич человек крутогохарактера, но зато редких добродетелей; напротив того, Прокофий Ивановиччрезвычайно любит редьку с медом. Вот когда еще была с ним знакома ПелагеяАнтоновна… А вы знаете Пелагею Антоновну? Ну, вот та самая, которая всегда юбкунадевает наизнанку».

Да ведь это умора, Варенька, просто умора! Мы со смехукатались, когда он читал нам это. Этакой он, прости его господи! Впрочем,маточка, оно хоть и немного затейливо и уж слишком игриво, но зато невинно, безмалейшего вольнодумства и либеральных мыслей. Нужно заметить, маточка, чтоРатазяев прекрасного поведения и потому превосходный писатель, не то что другиеписатели.

А что, в самом деле, ведь вот иногда придет же мысль вголову… ну что, если б я написал что-нибудь, ну что тогда будет? Ну вот,например, положим, что вдруг, ни с того ни с сего вышла бы в свет книжка подтитулом – «Стихотворения Макара Девушкина»! Ну, что бы вы тогда сказали, мойангельчик? Как бы вам это представилось и подумалось? А я про себя скажу,маточка, что как моя книжка-то вышла бы в свет, так я бы решительно тогда наНевский не смел бы показаться. Ведь каково это было бы, когда бы всякий сказал,что вот-де идет сочинитель литературы и пиита Девушкин, что вот, дескать, это иесть сам Девушкин! Ну, что бы я тогда, например, с моими сапогами стал делать?Они у меня, замечу вам мимоходом, маточка, почти всегда в заплатках, да иподметки, по правде сказать, отстают иногда весьма неблагопристойно. Ну, чтотогда б было, когда бы все узнали, что вот у сочинителя Девушкина сапоги взаплатках! Какая-нибудь там контесса-дюшесса [7] узнала бы, ну, что бы она-то,душка, сказала? Она-то, может быть, и не заметила бы; ибо, как я полагаю,контессы не занимаются сапогами, к тому же чиновничьими сапогами (потому чтоведь сапоги сапогам рознь), да ей бы рассказали про все, свои бы приятели менявыдали. Да вот Ратазяев бы первый выдал; он к графине В. ездит; говорит, чтокаждый раз бывает у ней, и запросто бывает. Говорит, душка такая она,литературная, говорит, дама такая. Петля этот Ратазяев!

Да, впрочем, довольно об этой материи; я ведь это все такпишу, ангельчик мой, ради баловства, чтобы вас потешить. Прощайте, голубчикмой! Много я вам тут настрочил, но это, собственно, оттого, что я сегодня всамом веселом душевном расположении. Обедали-то мы все вместе сегодня уРатазяева, так (шалуны они, маточка!) пустили в ход такой романеи… ну да уж чтовам писать об этом! Вы только смотрите не придумайте там чего про меня,Варенька. Я ведь это все так. Книжек пришлю, непременно пришлю… Ходит здесь порукам Поль-де-Кока одно сочинение, только Поль-де-Кока-то вам, маточка, и небудет… Ни-ни! для вас Поль-де-Кок не годится. Говорят про него, маточка, что онвсех критиков петербургских в благородное негодование приводит. Посылаю вамфунтик конфеток, – нарочно для вас купил. Скушайте, душечка, да при каждойконфетке меня поминайте. Только леденец-то вы не грызите, а так пососите еготолько, а то зубки разболятся. А вы, может быть, и цукаты любите? – вынапишите. Ну, прощайте же, прощайте. Христос с вами, голубчик мой. А я пребудунавсегда

вашим вернейшим другом Макаром Девушкиным.

Июня 27-го.

Милостивый государь, Макар Алексеевич!