Идиот - Федор Достоевский Страница 14

Под-конец она даже так разгорячилась и раздражилась, излагаявсё это (что, впрочем, было так естественно), что генерал Епанчин был оченьдоволен и считал дело оконченным; но раз напуганный Тоцкий и теперь не совсемповерил, и долго боялся, нет ли и тут змеи под цветами. Переговоры однаконачались; пункт, на котором был основан весь маневр обоих друзей, а именновозможность увлечения Настасьи Филипповны к Гане, начал мало-по-малу выяснятьсяи оправдываться, так что даже Тоцкий начинал иногда верить в возможностьуспеха. Тем временем Настасья Филипповна объяснилась с Ганей: слов было сказаноочень мало, точно ее целомудрие страдало при этом. Она допускала однако ж идозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснятьсебя; что она до самой свадьбы (если свадьба состоится) оставляет за собойправо сказать: “нет”, хотя бы в самый последний час; совершенно такое же правопредоставляет и Гане. Вскоре Ганя узнал положительно, чрез услужливый случай,что недоброжелательство всей его семьи к этому браку и к Настасье Филипповнелично, обнаруживавшееся домашними сценами, уже известно Настасье Филипповне вбольшой подробности; сама она с ним об этом не заговаривала, хотя он и ждалежедневно. Впрочем, можно было бы и еще много рассказать из всех историй иобстоятельств, обнаружившихся по поводу этого сватовства и переговоров; но мы итак забежали вперед, тем более, что иные из обстоятельств являлись еще в видеслишком неопределенных слухов. Например, будто бы Тоцкий откуда-то узнал, чтоНастасья Филипповна вошла в какие-то неопределенные и секретные от всехсношения с девицами Епанчиными, — слух совершенно невероятный. Зато другомуслуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, чтоНастасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится только наденьгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно,непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстнодобивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решилисьэксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, икупить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то онвозненавидел ее как свой кошмар. В его душе будто бы странно сошлись страсть иненависть, и он хотя и дал наконец, после мучительных колебаний, согласиежениться на “скверной женщине”, но сам поклялся в душе горько отмстить ей заэто и “доехать” ее потом, как он будто бы сам выразился. Всё это НастасьяФилипповна будто бы знала и что-то втайне готовила. Тоцкий до того было ужеструсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о своих беспокойствах; но бывалимгновения, что он как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресалдухом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала,наконец, слово обоим друзьям что вечером, в день своего рождения, скажетпоследнее слово. Зато самый странный и самый невероятный слух, касавшийсясамого уважаемого Ивана Федоровича, увы! всё более и более оказывался верным.

Тут с первого взгляда всё казалось чистейшею дичью. Труднобыло поверить, что будто бы Иван Федорович, на старости своих почтенных лет,при своем превосходном уме и положительном знании жизни и пр. и пр., соблазнилсясам Настасьей Филипповной, — но так будто бы, до такой будто бы степени, чтоэтот каприз почти походил на страсть. На что он надеялся в этом случае — трудносебе и представить может быть, даже на содействие самого Гани. Тоцкомуподозревалось по крайней мере что-то в этом роде, подозревалось существованиекакого-то почти безмолвного договора, основанного на взаимном проникновении,между генералом и Ганей. Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийсястрастью, особенно если он в летах, совершенно слепнет и готов подозреватьнадежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует какглупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу. Известно было, что генералприготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительныйжемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался, хотя изнал, что Настасья Филипповна женщина бескорыстная. Накануне дня рожденияНастасьи Филипповны он был как в лихорадке, хотя и ловко скрывал себя. Обэтом-то именно жемчуге и прослышала генеральша Епанчина. Правда, ЛизаветаПрокофьевна уже с давних пор начала испытывать ветреность своего супруга, дажеотчасти привыкла к ней; но ведь невозможно же было пропустить такой случай:слух о жемчуге чрезвычайно интересовал ее. Генерал выследил этозаблаговременно; еще накануне были сказаны иные словечки; он предчувствовалобъяснение капитальное и боялся его. Вот почему ему ужасно не хотелось в тоутро, с которого мы начали рассказ, идти завтракать в недра семейства. Еще докнязя он положил отговориться делами и избежать. Избежать у генерала иногдазначило просто-за-просто убежать. Ему хоть один этот день и, главное,сегодняшний вечер хотелось выиграть без неприятностей. И вдруг так кстатипришелся князь. “Точно бог послал!” подумал генерал про себя, входя к своейсупруге.