Красота на земле - Шарль Фердинанд Рамю Страница 10

— Вот только беда, их осталось немного.

— Ну, еще-то одна найдется…

На лице Миллике появилась обычная вымученная улыбка, открывавшая его испорченные зубы.

— О! — сказал он. — Для вас…

— Вот только, — произнес долговязый, — к отличному вину — отличная девчонка. Мы клиенты солидные, а ты посылаешь к нам малолетку. Другую что, для себя одного приберег? Кто она и откуда? Расскажешь нам или как?

Миллике напустил на себя серьезный вид и не торопился отвечать (есть же у него самолюбие), но клиенты и вправду были хорошие, и нечего было упираться.

— Это моя племянница…

— Племянница?

— Да, дочь моего брата.

Он отвечал холодно и немного свысока, но потом принялся рассказывать историю приезда Жюльет (было приятно, что в запасе у него есть вот такая история, и лестно показать себя в роли заботливого дяди).

— Вот как, так она, может быть, и богата вдобавок? Она из Америки, страны долларов!

Тут Миллике покачал головой; это была уже совсем иная история.

Был субботний послеполуденный час, слишком рано для постоянных клиентов, терраса пустовала; прямо над Миллике нависала толстенная ветка, на которой распустился пока только один листок, похожий на утиную лапку.

Мужчина с черными усами поднял кулак.

— Нам все равно. Племянница или кто другой, мы хотим только ее.

Кулак грохнул по столу.

— А почему нет? Почему, черт возьми? Еще бутылку вина и твою племянницу, иначе мы сматываемся… Сколько с нас?

Он потянулся к карману за кошельком. Тут уж пришлось ей выйти, и она вышла на террасу (Миллике ушел).

— Мадемуазель, у нас в повозке есть еще место; оно для вас…

Савоец как раз проходил мимо террасы; он уже второй раз был там. Остановился, прислушался к голосам из-за стены и пошел дальше.

— Повозка на четверых, а нас только трое, мы вас забираем с собой.

Это был голос длинного.

— У вас будет прекрасная комната с окнами на юг. Да, два окна и зеркальный шкаф… А теперь ваше здоровье!

Он пил стакан за стаканом.

— Вы не чокнитесь с нами, мадемуазель?

Чувствовалось, что он начинает смущаться и с трудом подбирает слова; остальные двое молчали; было слышно, как они встают.

Встал и верзила:

— Тем хуже, отложим.

Копыта лошадки процокали по мостовой, а она побежала к Миллике и протянула ему купюру и монетки:

— Ну что, теперь вы довольны? — И еще: — Мы в расчете?

Она бегом поднялась в свою комнату, а через минуту как раз и пришел савоец.

Так уж случилось, что стоило торговцам скотом исчезнуть за поворотом, как он и появился, известно же, красота притягивает. Ведь нам на земле не так уж много и есть на что посмотреть. Мы тянемся к ней, хотим распробовать, овладеть. Вот и савоец явился; он устроился на террасе и заказал пол-литра. Выпив вино, он пошел купить сигарет в лавке, а когда вернулся, положил пачку перед собой и стал дымить, прикуривая новую сигарету от предыдущей. Он больше не пил, и Миллике, памятуя о своем интересе, стал прохаживаться поблизости. Савоец подозвал его и говорит:

— Я хочу выпить. Где ваша племянница?.. Да, ваша племянница… Мадемуазель Жюльет. Пришлите ее обслужить меня.

Миллике повернулся к нему спиной.

Где красоте найти место среди людей, как отыскать его? Савоец был в клетчатой кепке и воскресном платье с воротничком, галстуком, пиджаком, жилетом и красным поясом (в тон галстуку). Он увидел девочку-прислугу и позвал ее, потом запустил руку в жилетный карман и достал полную пригоршню монет.

— Сходи-ка разыщи ее, а вот это тебе, если она придет.

— Да, так она и придет. — Девочке было смешно. — Спрячьте ваши деньги, вот уж не думаю, что она снова спустится… Деньги здесь ни при чем, если она захочет прийти, то придет, а уж если нет…

Савоец ушел, но вернулся к семи или восьми часам.

Между ветвями платанов на рейках были подвешены лампочки. Теплыми вечерами, когда клиенты охотно располагались на террасе, Миллике оставалось только повернуть выключатель (мирясь, само собой, с мошками, ночными бабочками и комарами, которые, впрочем, начинали действительно досаждать только летом).

В тот вечер терраса была переполнена: среди клиентов виднелся Алексис-бешеный с приятелями; люди сидели словно в аквариуме, сквозь прозрачные стенки которого в мягких сумерках светились небо и озеро. Вдруг словно опустилась ночная завеса, скрывшая и небо, и гору, и озеро. Это зажглось электричество, и все оказались как будто в комнате, для которой мир вокруг перестал существовать. О нем напоминал лишь плеск волн, набегавших на берег и мерно вздыхавших, как гнущееся дерево или шар теста в руках пекаря.

Маленький четырехугольный мир с трех сторон был занавешен сумраком; пространство сместилось, и казалось, что он вдруг непомерно раздался: три стены, пять столов для клиентов, снующие туда-сюда Миллике и юная служанка Маргарита, которой Миллике что-то втолковывал.

Можно было различить цвета, руки, плечи, макушки голов в фетровых и соломенных шляпах, кепки — всего чуть больше дюжины клиентов; сначала савойца не было видно, потом он вернулся.

Миллике как раз сказал что-то Маргарите, и теперь она исчезла. Он без устали метался между кафе и террасой. Служанка мигом поднялась на второй этаж (можно было услышать, что дверь мадам Миллике в это время открылась)…

Маргарита постучала в дверь:

— Патрон велел попросить вас спуститься.

— Нет.

— И вдобавок савоец о вас спрашивал. Я сказала, что вы не захотите идти…

Потом она толкнула дверь и тихонько произнесла: «Мадемуазель, это я»; вошла. Внушительный кожаный чемодан на полу был раскрыт, ставни за оконными рамами заперты. Маргарита в своем черном платьице в белый горошек остановилась на пороге.

— О! Мадемуазель… — И, помолчав: — Там внизу их целая орава, и все ждут вас…

Она указала на ставни, из-за которых и вправду доносилось нечто похожее на звук ударов камешков один о другой. Снизу послышался смех, удар кулака об стол, кто-то позвал Миллике.

— Я боюсь, что патрон сам поднимется, он сказал, что придет, если вы не спуститесь… — И вдруг, словно ни в чем не бывало: — О, как красиво! Что это? — Она указала на вынутые из чемодана и разбросанные по кровати вещи: — Это оттуда?

Надо было спешить, ее уже звали на лестнице.

— Я еще поднимусь, мадемуазель… Расскажу, как там дела…

Она промчалась по лестнице вниз, и дверь мадам Миллике закрылась.

А там внизу, на террасе, все смотрят на второй этаж. Сквозь просветы в путанице ветвей платанов они вглядываются в два окошка под самой крышей. Все знают, что она там (по крайней мере, некоторые), но видят лишь закрытые ставни. Маргарита спускается. Миллике направляется к ней, но тут служанка слышит, как его зовет жена, а потом — как они препираются на лестнице. Наверху по-прежнему никакого движения; Маргарита выходит на террасу и видит в углу савойца, который устремляет на нее пронзительный взгляд из-под козырька кепки. Савоец делает знак, что у него закончилась выпивка, потом облокачивается на стол и упирает кулаки в подбородок.