История одной любви - Лана Невская

Памяти моих родителей посвящается

На приёме у немецких друзей. 1983 год

Наверное, чем старше становишься, тем чаще предаешься воспоминаниям молодости, когда все было легко, интересно, весело; когда жизнь только начиналась и казалась вечной-бесконечной и, разумеется, счастливой!

Вот и мама с возрастом стала все чаще перебирать старые письма от родных и друзей. Какие-то с удовольствием перечитывала, какие-то просто перекладывала в другую стопку, а некоторые долго держала в руках, вспоминая или этих людей или связанные с ними события…

Еще была у нее толстая общая тетрадь, вернее – обложка от нее: ярко-красная, глянцевая, с тиснением под крокодиловую кожу, в которой лежала толстая пачка писем, написанных маминым и папиным почерком. Эту тетрадь она доставала крайне редко и говорила, что помнит наизусть все, что там написано.

Это были письма моих родителей друг другу, которые они писали в течение почти полутора лет с момента знакомства и до свадьбы.

Это – их личная история любви в письмах!

По числам на письмах и по ответам на вопросы можно понять, что они писали друг другу почти ежедневно и очень подробно и о прошедшем дне, и о своих чувствах, и об обстановке в стране, и своем отношении к происходящему. Сколько любви, патриотизма и гордости за страну было в этих письмах! Это мысли совсем другого поколения, того, которое вынесло на своих плечах Великую Отечественную войну, восстановило города из руин, и дало возможность нам родиться и прожить основную часть жизни в великой стране без войн и финансовых потрясений!

Раньше я не очень интересовалась содержимым этой тетради.

В детстве мне было это просто не интересно. Я знала, что там лежат мамины письма – и все.

В юности у меня были свои истории любви. Тогда я пыталась что-то прочитать и перенять опыт, но их отношения как пример мне вовсе не подходили и казались слишком политизированными и скорее похожими на кино. Я перелистывала время от времени несколько страниц, смотрела фото и открытки и складывала все обратно.

Иногда я спрашивала у мамы, как они познакомились, и она с удовольствием вспоминала какие-то эпизоды тех лет. Но память у меня была девичья¸ и я быстро забывала многие подробности ее рассказа, о чем сейчас очень жалею!

… После смерти родителей я открывала эту тетрадь не один раз, читала первые страницы и заливалась слезами. Только сейчас, потеряв родителей, и уже не имея возможности хоть что-нибудь узнать об их молодости, я сумела понять, почувствовать, какие же чистые и нежные отношения были между этими молодыми людьми, которые только что пережили войну, чуть-чуть глотнули мирного воздуха и, случайно встретившись в субботу на танцплощадке небольшого немецкого городка, не расставались уже до самой смерти, прожив в любви и согласии 52 года!

Эх! Сюда бы хорошего журналиста, литератора, а, может, и режиссера! Такая вещь могла бы получиться! Просто «Романс о влюбленных»!

Чужому человеку легче читать чужие тайны и исповеди, те слова, которые люди не произносят публично, а берегут и говорят их тому единственному, которому они предназначены. А я начинала читать, опять плакала и убирала тетрадь подальше, до следующей попытки. Не могу читать – и все!

И вот сейчас я все-таки решилась рассказать эту историю, столько лет пролежавшую в мамином архиве, но от этого не ставшую менее интересной и значимой для меня.

Я не знаю, сумею ли я передать все, что несли в себе эти письма из прошлого, но мне очень хочется, чтобы память об этой любви не пропала вместе с моим уходом. Пусть дочь и внучка хоть чуть-чуть прикоснутся к истории жизни своих, не таких уж далеких, предков!

… Папа ушел раньше, что стало для всех неожиданностью, которая и подкосила маму. Всегда сильный, бодрый, энергичный, кадровый офицер, без вредных привычек, он неожиданно стал резко слабеть, худеть – нам было ясно: что-то грызет его изнутри! Только в госпитале Бурденко ничего не находили, лишь постоянно твердили:

– Анализы у него прекрасные, можно в космос отправлять!

Я не знаю, как они там смотрели эти анализы, как и что делали, но через год, когда вес дошел до 39 кг и папа уже даже не мог говорить и принимать пищу, в обычной районной больнице ему поставили диагноз – скоротечный рак легкого, и выписали домой! Это было 23 февраля, в его профессиональный праздник!

А на следующий день, 24 февраля 2001 года в 23 часа 30 минут, папы не стало…

Он продержался еще только один день и ушел в вечность, оставив о себе добрую светлую память.

Мы, как могли, старались вернуть к жизни маму. Она все понимала: что надо жить дальше, что живой в могилу не ляжешь, что у нее есть дети и внуки, которым она нужна, но что-то в ней оборвалось со смертью папы. Она как-то сникла, растерялась, остро почувствовав его отсутствие, в общем – погасла в ней та искра жизни, из которой должно было разгореться пламя.

Через два года у мамы случился инсульт, который надолго свалил ее с ног в прямом смысле слова. Еще год мы выхаживали ее. И когда она уже стала выходить на улицу и сама себя обслуживать дома, а мы решили, что самое страшное осталось позади, она вдруг сказала:

– Наверное, мне пора к папе…

И через месяц тихо умерла у меня на руках через 20 минут после отъезда «Скорой». Это было 4 июня 2004 года в 18 часов 20 минут.

Надеюсь, – теперь они снова счастливы вместе!

А начиналось все так…

1. Танцплощадка

После окончания войны и демобилизации моего дедушку, прошедшего всю войну до Берлина связистом, как бывшего опытного главбуха большого предприятия, оставили работать в Германии в советской торговой организации и разрешили привезти семью. Так мама оказалась в Германии, где окончила русскую школу в небольшом городке восточной Германии – Дрездене, а жила во время учебы в интернате и приезжала домой в Хемниц только на выходные.

У танцплощадки

Там, в один из теплых весенних вечеров, на танцплощадке городского парка, куда они пришли с подружкой, она и познакомилась с молодым симпатичным лейтенантом – Борисом, который, пригласив ее на первый танец, так и не отпустил до конца вечера. Симпатия оказалась взаимной, и молодые люди условились, что будут перезваниваться и переписываться, обменялись координатами, но… жизнь военного ему не принадлежит!