Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова Страница 9

…………………..

Владимир Куницын подчеркивал, что Поляков много сделал для размифологизации армии, комсомола и педагогики, и, «может быть, одним из первых советских прозаиков он пытался превратить эти не очень-то заманчивые для других писателей темы — в бестселлеры». Надо сказать, что ему это несомненно удалось.

Если повесть «ЧП…» в чем-то и выдает начинающего прозаика, то в ней заложено уже много такого, что определит авторский стиль позднего Полякова. Один из коронных приемов — «говорящие» фамилии героев. Шумилин, с одной стороны, фамилия солидная, подразумевающая степенность и значительность, а с другой — содержащая коннотацию со знаменитым «шумим, братец, шумим». Но кто бы стал тогда, в 1985-м, швырять в автора камни за такую почти неуловимую и недоказуемую шалость?

На острые актуальные и трудовые темы современники Полякова писали свои произведения неким усредненным, маловыразительным языком. Такими были романы «Изотопы для Алтунина» Михаила Колесникова, «Знакомьтесь, Балуев!» Вадима Кожевникова, «Грядущему веку» Георгия Маркова, «рабочие» романы Анатолия Приставкина… Сложная работа со словом, вербальная игра считалась привилегией авторов фрондерствуюших или отстраненных от социальной проблематики: Юрия Казакова, Георгия Семенова, Андрея Битова, Фазиля Искандера, Юрия Коваля, Владимира Войновича, Василия Аксенова, Владимира Орлова. И вдруг появился автор, который, обратившись к «правильной», комсомольской теме, предложил неожиданные социально-нравственные акценты, построил текст на иных принципах: словесной игре, активном использовании профессионального сленга, ироническом переосмыслении священных идеологем, наконец, язвительной живости повествования, отсылающей читателя скорее к сатире 1920-х — к Булгакову, Катаеву, Ильфу и Петрову, нежели к прозе развитого социализма. Правда, критика, искавшая новизну и остроту исключительно у экспериментаторов, уже публиковавшихся в журналах (Валерия Нарбикова, Андрей Яхонтов, Татьяна Толстая, Вячеслав Пьецух, Александр Белай, Сергей Бардин и др.), в «ЧП…» этого новаторства не заметила. Зато заметил и оценил читатель, свободный от групповых пристрастий и предубеждений.

В дальнейшем Поляков-прозаик ставил перед собой все более сложные художественные задачи и успешно их решал. Но в первых трех повестях внешняя его задача была, как уже отмечалось, сродни тем, что стояли перед Хейли: его интересовало, как система работает, какие ее проблемы вызывают кризис и как это влияет на людей, в ней занятых. Реальная жизнь комсомола и армии была для читателей словно «терра инкогнита», и ступать на нее решались лишь немногие, несмотря на то что к комсомолу и армии были причастны миллионы — как миллионы жадно проглатывавших книги Хейли пассажиров ежедневно вылетали из аэропортов и останавливались в отелях.

Тогда большинству советских людей представлялось, что они знают, как все должно функционировать и взаимодействовать в стране; благодаря существованию идеологической системы у людей были четкие критерии, на которые они ориентировались, даже если не следовали им в жизни. Поляков безусловно представлял это большинство. Попав в армию, школу или райком комсомола, он очень скоро определял, что там не так, понимая, что не знает, как это исправить, и постоянно упираясь в несоответствие жесткой структуры ее содержанию.

В остром, все различающем взгляде угадывалась особость, выделявшая Юрия из толпы сверстников: с юности он оставался сам по себе, редко сходился с людьми до дружбы взахлеб, был наблюдателен и вдумчив. Отсюда и необходимая дистанция, позволявшая лучше видеть. Отсюда и отсутствие неоправданных надежд. И одиночество.

Прототипами Шумилина послужили два знакомых ему по комсомолу человека. Прежде всего — Павел Гусев, тогда — первый секретарь Краснопресненского райкома, членом бюро которого был с 1979 года Поляков как секретарь комитета ВЛКСМ Московской писательской организации. Это Гусев подсказал приятелю сюжет с погромом в райкоме и похищением знамени. Некоторые личные и аппаратные его проблемы нашли отражение в повести, Поляков даже наделил присловьем Гусева «Вот так, да?» своего героя. Еще одним прототипом стал первый секретарь Бауманского райкома Валерий Бударин, под началом которого Поляков работал инструктором. Бударин ушел из райкома на высокую должность заместителя председателя Комитета молодежных организаций СССР (КМО), курировавшего международные связи, а Гусев, у которого случились крупные неприятности (скорее личные, нежели служебные), — ушел в тот же КМО, но на рядовую должность. В постсоветское время судьба их сложилась по-разному. Гусев стал видным общественным деятелем, министром первого «демократического» правительства Москвы и, как говорит Поляков, «газетным магнатом». Жизнь Бударина окончилась трагически: он запил, развелся, выпал из номенклатуры, покатился по наклонной, и в 1990-е его, по слухам, зарезали в пьяной драке.

* * *

Когда в 1985-м на внеочередном пленуме ЦК КПСС генеральным секретарем избрали молодого и энергичного Горбачева, многие восприняли это событие как знаковое: наконец-то сбылись мечты о благотворных переменах. Коммунистам тогда сказали, что от них ждут предложений по совершенствованию идейно-организационной работы партии, и на партсобраниях закипели страсти. Спорили часами. В один вечер все проблемы решать не удавалось — собирались на следующий день, потом вносили предложения в письменном виде, потом обсуждали, какие принять, а какие нет, и направляли записки в ЦК. Первичные организации завалили в те месяцы аппарат ЦК своими предложениями, многие из которых были и дельными и весомыми. Только вот отклика на них не было — и вряд ли их кто-либо вообще прочитал…

Можно лишь поражаться, каким колоссальным созидательным потенциалом было чревато тогда советское общество и как бездарно распорядились им наши руководители. А очень скоро многие активисты из числа ожидавших благотворных перемен с такой же бешеной энергией принялись размахивать кувалдой разоблачительства, сокрушая все вокруг.