Савва Морозов - Анна Федорец Страница 9

Савву и Сергея Морозовых определили в одну из лучших московских гимназий, — «что у Покровских ворот», а именно Московскую 4-ю гимназию — привилегированное учебное заведение для мальчиков при Московском дворянском институте. Занятия здесь вели выдающиеся педагоги: «агрохимик Д. Н. Абашев, физик Н. А. Любимов, литературовед, ректор Московского университета Н. С. Тихонравов» и др. Обучение стоило недешево, 30 рублей в год, ^[47] и было доступно лишь детям состоятельных родителей, прежде всего дворян и купцов. Трудно сказать, сколько лет мальчики провели в стенах этого учебного заведения. Доподлинно известно, что Савва Тимофеевич окончил курс обучения в мае 1881 года. В литературе можно найти утверждение, что он (а значит, и его брат) учился в гимназии шесть лет. ^[48] Однако это неверно.

Обучение братьев Морозовых в гимназии пришлось на период действия нового устава гимназий, который был выработан министром народного просвещения графом Д. А. Толстым и вступил в силу 30 июля 1871 года (действовал до 1893-го). Согласно этому уставу, целью классических гимназий (в которых изучалось два древних языка) являлись общее образование и подготовка к поступлению в университет. В ту пору гимназический курс состоял из семи классов, но седьмой — с двумя годичными отделениями (с 1875 года гимназии стали восьмиклассными). При каждой гимназии имелся приготовительный класс. Таким образом, даже если мальчики не посещали подготовительных занятий перед поступлением в гимназию, они провели в ее стенах не менее семи лет. Это подтверждается копией аттестата зрелости, полученного Саввой Морозовым по окончании гимназии. Правда, в документе формулировка довольно расплывчата: «Дан сей [аттестат] Морозову Савве, старообрядческаго вероисповедания, из потомственных почетных граждан… обучавшемуся шесть лет в Московской IV-й гимназии и пробывшему 1 год в VIII классе». ^[49] По-видимому, обучение всё же длилось семь лет, а нечеткость формулировки (вернее, «исчезновение» 7-го класса) объясняется изменениями в гимназическом уставе (1875). В противном случае придется предположить, что они закончили гимназию экстерном, но такое случалось редко. Таким образом, на момент зачисления в первый класс гимназии, во второй половине 1874 года, Савве Тимофеевичу должно было исполниться 12, а его брату — 11 лет. Они были «приходящими» учениками, то есть, в отличие от пансионеров, приходили в гимназию только на время уроков, остальное же время проводили дома. Впрочем, в будни почти все вечернее время занимала подготовка уроков.

Основой гимназического быта являлась строгая дисциплина. Учебный год начинался в середине августа (хотя основные предметы преподавались с 1 сентября) и заканчивался в конце мая. Занятия начинались в девять часов утра и длились пять с половиной часов. Продолжительность одного урока составляла 55 минут, причем каждый день ученики посещали пять уроков. После третьего урока полагался завтрак. Вот как современные исследователи описывают гимназический быт: во время большой перемены «пансионеры шли в столовую, а приходящие гимназисты завтракали тем, что принесли с собой… Существовала… система наказаний: нерадивых учеников задерживали после уроков на час-два, и они выполняли в классе задания на следующий день. Если это не помогало, то ближайшее воскресенье провинившийся проводил в гимназии. Здесь он должен был отстоять в церкви божественную литургию вместе с пансионерами, а затем сесть за приготовление уроков. Не в меру расшалившихся на уроках ставили в угол или выставляли в коридор». ^[50] За поведением и успеваемостью учеников следили классные наставники, обязанности которых заключались в том, чтобы «наблюдать за успехами, развитием и нравственностью учеников и быть как бы ближайшими посредниками между школой и семьей».

Известный публицист начала XX века А. В. Амфитеатров в очерке «О неудачном поколении» отмечал: «Толстовская гимназия была не педагогическим учреждением. Она являлась системою заложничества, в которой государство потребовало себе от русской семьи всех детей ее, в обеспечение «политической благонадежности». Это заявлялось и печаталось совершенно откровенно. Громко проповедовалось правило, что молодое поколение принадлежит школе, а не семье. Школа — поручительница за него перед государством. Семье государство не верит». Современные исследователи разделяют эту точку зрения, правда, высказываясь не столь жестко.

Молодое поколение воспитывалось в патриотическом и верноподданническом духе. Так, например, «…по случаю вступления России в войну с Турцией (1877–1878) состоялось торжественное собрание, на котором преподаватели приняли участие в общественной подписке на учреждение стипендий в пользу детей погибших русских воинов. Их примеру с редким единодушием последовали и ученики, собравшие свыше 300 рублей. Очевидно, это было первое в жизни пожертвование Саввы и Сергея Морозовых. Не осталась гимназия в стороне и от событий, связанных с покушениями на жизнь императора Александра II. В 1880 году в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы (церковь находилась на территории гимназии. — А. Ф.), по случаю избавления императора от смерти, была установлена икона и отслужен молебен. В 1881 году, после гибели Александра II, преподаватели и ученики собирают деньги для сооружения в Москве памятника». Либеральная общественность относилась к подобного рода начинаниям негодующе. Однако для последней трети XIX века этот шаг можно признать необходимым. В то время учебные заведения нередко являлись рассадником разрушительных для государства и общества идей, в том числе революционных. Власти осознавали эту опасность и стремились задействовать те же заведения для формирования взглядов совершенно иного рода.

Вероятно, в гимназической среде братья Морозовы стояли чуть особняком: гимназия была рассчитана на обучение прихожан Православной Синодальной церкви. Об этом говорит тот факт, что при гимназии существовал православный храм. Будучи старообрядцами, Морозовы не участвовали в церковной жизни своих одноклассников и не посещали уроков Закона Божия — в аттестате Саввы Морозова напротив этого предмета стоит прочерк. Так что обучение в гимназии свелось для него к набору светских предметов: русскому и французскому языкам, греческому и латыни, логике, математике, физике и математической географии, истории, географии. ^[51]

Бунтарский дух юного Морозова давал о себе знать в свободное от учебы время. Вырвавшись на свободу, Савва Тимофеевич с наслаждением ощутил ее терпкий привкус. Почувствовал он и другое, естественное для подростка, желание: испробовать все грани этой свободы, проверить ее пределы. Впоследствии, в беседе с А. Н. Серебровым, Савва Тимофеевич признается: «В гимназии я научился курить и не веровать в Бога». О том же пишет его внук: «Домой приносил Савва не только пятерки. В карманах его гимназической шинели гувернер находил то папиросы, то колоду карт». Сказалось, по-видимому, влияние приятелей-гимназистов из обезверившейся дворянской среды, а также сладость первой свободы от родительской опеки. Вера, которая в детстве пронизывала всю жизнь Саввы, вдруг отдалилась, стала тем, от чего можно временно отказаться, отложить «на потом», — а то и вовсе обойтись без нее. Привычка же к курению так и осталась с ним на всю жизнь. Однако в том, что касалось собственно учебы, Савва вполне оправдывал родительские ожидания.