Вадим Негатуров - Александр Бондаренко Страница 9

В советское время в «молодежной» прессе очень много писалось про проблемы студенческих семей — кстати, тема эта не утратила своего значения и сегодня. Но в тогдашних публикациях обычно сталкивались две точки зрения — так сказать, «взрослая» и «детская», по-старинному — «отцов и детей». Дети хотели любить, а так как тогда не слишком было популярно лукавое понятие «гражданский брак» (в соответствии с христианскими понятиями есть брак церковный — то есть венчание в храме, и есть брак гражданский, который регистрируется в соответствующих светских органах; всё прочее считается «блудным сожительством». Это отнюдь не морализаторство, а, говоря философским языком, определение категорий), то молодежь нередко скоропалительно женилась. Потом, естественно, у самих этих детей довольно скоро появлялись свои дети, а вместе с детьми нежданно-негаданно на счастливых молодых родителей наваливались проблемы. «Взрослые», скажем так, всё это проходили на своем собственном опыте — и потому, как правило, совсем не приветствовали скороспелые свадьбы и создание студенческих семей. Да только дети, пока не подрастут и не поумнеют, никогда не поймут, что родительский опыт несколько богаче, нежели накопленный ими самими. Может, конечно, социологи и подсчитали, какой процент разводов приходился тогда на студенческие семьи, но такие данные держались в секрете. Одно ясно — очень большой был процент. Вдруг навалившееся безденежье, внезапно появившийся дефицит времени, возникшие по этим причинам проблемы с учебой — и прочее, прочее, прочее… А всё почему? Кто виноват? Вывод обычно приходил самый простой: да человек, оказавшийся рядом; ведь раньше, без него, всё было гораздо проще и лучше. И появляется, а потом нарастает раздражение, и еще, не дай бог, кто-то кого-то в чем-то упрекнет, а еще хуже, когда чья-нибудь мама в сердцах заявит: «Я же вам говорила! Чего было спешить?» — и затем, при каждой размолвке молодых, начинает смотреть на них скорбным взором, поджимать губы, громко вздыхать и театрально качать головой.

Но ведь все еще молоды, красивы и перспективны, и потому в какой-то момент рядом, вроде бы и совершенно случайно, может появиться некто совсем из другой жизни — не твоя жена, измученная пеленками и готовкой, или не твой муж, замотанный ночной подработкой и подготовкой к экзаменам. У этого «некто» совсем другие — и, разумеется, гораздо более высокие и разнообразные — интересы и заботы, нежели рутинная семейная жизнь со всеми ее мелкими проблемами, и потому с этим человеком гораздо интереснее общаться, чем с собственной «половиной». А если в семье уже серьезное напряжение, то этот «некто» может показаться столь желанным глотком свежего воздуха, что…

— Если говорить о том, почему мы развелись… — продолжает рассказ Елена. — Плохого ничего писать не надо, потому что он был человек нормальный, просто врать не умел. Когда у него вдруг какая-то любовь появилась, он не смог мне соврать. Он даже в мелочах не врал! Пришел и сказал: «Я врать тебе не могу». Мы тогда сразу же решили, что у нас уже больше ничего не получится. В общем, он сразу собрал вещи и ушел. Некоторые живут, обманывают — и всё их устраивает. Но эта двойная жизнь была не для нас. Мы разошлись, когда дочке было шесть лет. Мы мало пожили вместе… Интересная мелочь, которая его характеризует, — когда мы разошлись, он попросил только, чтобы я ему отдала стихи Высоцкого. Он очень любил Высоцкого. И эти стихи… В те годы они редко печатались. Когда-то я распечатала ему их на день рождения на больших листах. И когда он уходил, сказал: «Мне только стихи Высоцкого, мне больше ничего не надо». А у нас был большой книжный шкаф — тогда сдавали макулатуру и на полученные талоны книги покупали. Вадим сказал: «Книги пусть дочке останутся, а стихи Высоцкого мне отдай». Я ответила: «Пожалуйста».

Какая грустная история! И как много можно узнать о человеке всего из одного эпизода.

Жаль, что не сохранилось стихов, написанных Вадимом Негатуровым в те времена — ведь, может быть, из них что-то можно было бы узнать, что-то по ним можно было бы понять. Держать в себе кучу проблем очень сложно, ибо они буквально разъедают тебя изнутри — но наш герой был не тот человек, который, пытаясь вызвать к себе сочувствие, «исповедовался» перед друзьями за стаканом вина (не будем забывать, что это Одесса, где вино предпочтительнее водки). Значит, происходящее вполне могло отражаться в стихах, в крике поэтической души. Может быть, именно потому и исчезли куда-то все ранее написанные поэтические строки? Чтобы не превратиться вдруг в нежеланную «исповедь» перед друзьями и знакомыми…

А в остальном вполне понятно: Вадим не принимал позы обиженного, не представлял себя — как это нередко бывает не только среди поэтов, но и вообще среди людей творческих — «непонятым гением» и никого ни в чем не обвинял. Да и ушел он из семьи по-мужски, без мелочного дележа «совместно нажитого имущества».

И, может, вот эти самые, уже гораздо более поздние по времени написания стихи подходят под настроение и даже дают ответ на какие-то незаданные вопросы: