Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 9

Всего несколько дней понадобились сталинскому любимцу Ульриху, чтобы приговорить всех обвиняемых к высшей мере наказания. Суды проходили в Лефортовской тюрьме. Обсуждение приговоров занимало считаные минуты. Из тюрьмы Ульрих отправился на большой концерт в Кремль послушать тенора Козловского и насладиться искусством балерины Лепешинской.

Бабеля приговорили к расстрелу, как агента французской и австрийской разведок. К тому же он был тесно связан с женой «врага народа», Николая Ежова. В 1.30 ночи 27 января 1940 года писателя расстреляли. Его труп кремировали.

Эйхе привезли на последний сеанс «французской борьбы» в Сухановскую тюрьму. Там Берия и Родос зверски избили его резиновыми шлангами. Когда Эйхе упал, его подняли, чтобы и продолжить пытки.

– Признаешься в том, что ты шпион? – кричал Лаврентий Берия.

Эйхе упрямо отказывался. Из выбитого глаза текла кровь, но он продолжал твердить:

– Не признаюсь…

Поняв, что бывший член политбюро не сознается, Берия приказал увести его и расстрелять.

После Эйхе настала очередь и Николая Ивановича Ежова. 1 февраля Лаврентий Павлович велел привезти предшественника в свой кабинет в Сухановке. Нарком пообещал: если Ежов признается на процессе, то Сталин пощадит его. Ежевика отказался.

– Лучше покинуть эту землю честным человеком! – с неожиданной смелостью ответил он.

2 февраля Ульрих судил Ежова прямо в кабинете Берии. Ежевика зачитал свое последнее письмо Сталину. В нем он прославлял священный орден рыцарей-большевиков и отрицал все обвинения в шпионаже в пользу польских землевладельцев, английских лордов и японских самураев. Не отрицал бывший чекист только того, что «много пил и работал, как лошадь». Зная, какой его ждет конец, Ежов просил одного: «Расстреляйте меня тихо и спокойно, чтобы я не мучился». Он потребовал, чтобы позаботились о его матери и дочери, а невинным племянникам сохранили жизнь. Письмо заканчивалось словами, которые больше бы подошли обращению благородного рыцаря времен Круглого стола к королю Артура: «Передайте Сталину, что я умру с его именем на устах».

Смертный приговор Ежов встретил менее мужественно, чем большинство его жертв. Когда Ульрих зачитал приговор, Николай Иванович рухнул на пол. Его с трудом успели подхватить охранники. Вскоре после полуночи 3 февраля Николая Ежова посадили в черный воронок и отвезли в Варсонофьевский переулок, в построенное им же самим для расстрелов и пыток здание с покатым полом и шлангами. Там его уже ждали Берия, заместитель генерального прокурора Н. П. Афанасьев и палач Блохин. Ежевика, по словам Афанасьева, икал и плакал. В конце концов у него подогнулись ноги, и его пришлось тащить за руки.

Той ночью Сталин три часа совещался с Берией и Микояном. Вероятно, они обсуждали экономические вопросы. Но нет никакого сомнения, что генсека очень интересовали подробности того, как себя вел Ежов в последние минуты своей жизни.

Пепел преступника Ежова и гения Бабеля выбросили в общую могилу на старом Донском кладбище. На ней табличка: «Общая могила номер 1, 1930–1942». Всего в двадцати шагах виднеется надгробный камень, на котором написано: «Хаютина Евгения Соломоновна, 1904–1938». Ежов, Евгения и Бабель лежат рядом.

Ежова изображают обезумевшим от запаха крови чудовищем, убивавшим невинных людей вопреки приказам Сталина. Полтора года Большого террора получили название «ежовщина». Не исключено, что это слово придумал сам Сталин, потому что нередко его использовал. Ягода и Ежов были подонками, размышлял вождь. Ежов оказался «крысой, которая убила много невинных людей», – сказал как-то генсек авиаконструктору Яковлеву. «Мы должны были его расстрелять», – признался вождь Серго Кавтарадзе. После войны Сталин заметил: «Не стоит доверять доказательствам в делах 1937 года. Ежов плохо руководил НКВД. В него проникли антисоветские элементы, и они уничтожили немало невинных людей, наши лучшие кадры».

Оглядываясь назад, Иосиф Виссарионович также сомневался и в необходимости террора Берии. «Берия вел слишком много дел, – говорил он. – Все арестованные признавались». Едва ли это стало озарением последних лет жизни вождя. Он всегда знал, как в НКВД придумывают доказательства и выбивают показания. Он шутил, порой ворчал, но всегда соглашался, потому что заранее сам решал, кто враг, а кто нет.

Расчистив авгиевы конюшни, оставленные предшественником, Берия попросил Сталина разрешить расстрелять и главного палача. Сталин приказал наркому оставить Блохина в покое. Он объяснил, что тот делает черную работу, такую трудную и такую важную для партии. Вождь сохранил Блохину жизнь, чтобы он убил еще тысячи людей.

Сталинский зять Станислав Реденс, «разоблаченный» Ежовым, был расстрелян 12 февраля 1940 года. Его жена Анна все еще надеялась, что он вернется. Она часто звонила Сталину и Берии и спрашивала, когда его отпустят. В конце концов Лаврентию Павловичу это надоело, и он сказал Анне, чтобы она забыла о существовании мужа.