История любви в истории Франции. Том 7. Наполеон и его женщины - Ги Бретон Страница 9

— Нет, я уеду только завтра!

Надо сказать, что парижская жизнь 1796 года была непрерывным праздником, где любые самые экстравагантные выходки были не в диковинку.

«Мюскадены» («Щеголи») [13]одевались как полишинели, носили гротескного покроя рединготы, начесывали волосы как «собачьи уши» и выходили на улицу, только вооружившись увесистой узловатой палкой.

В то время как мужчины задыхались в тесных галстуках, упиравшихся в подбородок, и в высоченных воротничках, мешавших повернуть шею, женщины, как бы для того, чтобы восстановить равновесие, одевались в соблазнительные легчайшие наряды.

Послушаем Роже де Парна!

«Они показывали себя полуголыми, отбросив всякий стыд, стремились только к одному: обратить на себя внимание. Без рубашек, без нижних юбок, только в корсете и панталонах телесного цвета, они набрасывали сверху греческие туники из тончайшего светлого муслина, сквозь который просвечивали руки, ноги и грудь. Руки были украшены множеством браслетов строгих античных форм, — так же и нижняя часть икр; ноги без чулок в открытых сандалиях, и на каждом пальчике ноги кольцо с бриллиантом или драгоценной камеей».

Жозефина, подражая мадам Тальен, носила эти наряды «Щеголих» Директории. Ей доставляло удовольствие показывать свои ноги до середины бедра, гуляя по парижским бульварам с Ипполитом Шарлем, столь же красивым, сколь и неумным. Вечером она отправлялась с ним же на бал, где танцевала до упаду.

* * *

Балы Директории свидетельствовали о вольности нравов. Дамы нередко являлись туда с обнаженной грудью и позволяли себе самые эксцентричные выходки. Один из современников пишет не без юмора:

«Кто бы подумал на этих балах, что война бушует на наших границах, на берегах Рейна и Мааса, в горах и на морях? Что вся Европа, объединившись, угрожает Франции, Республике, Конституции, Парижу, его балам и самим танцорам?»

Среди бала иногда, привлекая всеобщее внимание, появлялась Щеголиха в сногсшибательном костюме. Послушаем снова Роже де Парна:

"Что за гул? Кто эта женщина, которую встречают овацией? Подойдем, посмотрим. Толпа окружила ее. Да она, кажется, голая? Нет… Пожалуй, все-таки нет… Подойдем еще ближе. Сможет ли мой карандаш нарисовать эту картину? Я вижу легкие панталоны, так плотно облегающие тело, что их можно было бы сравнить со знаменитыми кожаными штанами принца д'Артуа, в которые его ухитрялись впихнуть, приподняв и опуская сверху вниз, четыре дюжих лакея, таким манером, чтобы на них не было ни единой морщинки, а вечером «распаковывали» его, приподнимая с еще большими усилиями.

Хотя женские панталоны — шелковые, они прилегают к телу еще теснее, чем знаменитые «штаны в обтяжку» принца д'Артуа. Руки украшены браслетами, а короткая кофточка с глубоким вырезом почти полностью обнажает едва прикрытые красиво разрисованным тончайшим муслином «сосуды материнства». Легкая льняная рубашечка обнажает голени и ляжки, обвитые драгоценными золотыми браслетами, сверкающими бриллиантами. Толпа молодых людей окружает ее с радостными возгласами, но юная красавица делает вид, что ничего не слышит. А вот еще одна «чудесная»: как дразнят воображение эти панталоны телесного цвета, плотно прилегающие к коже…"

Танцорки в этих возбуждающих чувственность нарядах, тесно прижимаясь к своим кавалерам, кружились с ними до тех пор, пока чья-нибудь милосердная рука не тушила свечи.

Тогда Чудесные и Мюскадены бросались на пол и, позабыв очарование старинного танца ригодон, предавались упоительным радостям древнейшего танца в мире.

Понятно, что Жозефина предпочитала прелести такой жизни опасному путешествию на поля сражений. В середине нюня она была еще в Париже. Тогда «охваченный пламенем» нетерпения и ревности Бонапарт заявил, что он покидает армию в Италии и едет в Париж, чтобы обнять жену.

Услышав об этом решении, Карно, военный министр, был ошеломлен и обратился к Баррасу с просьбой воздействовать на Жозефину.

Член Директории отправился на улицу Шантерэн и нашел свою экс-метрессу в постели с Ипполитом Шарлем.

— Вы отправитесь завтра в Италию, — сурово заявил он, — это приказ Директории. Жозефина разразилась рыданиями.

— Вы же знаете Бонапарта. Он станет допытываться о причинах задержки отъезда, он узнает, что я не беременна. Гнев его будет ужасен. Вы должны дать мне бумагу, удостоверяющую, что я не могла покинуть Париж, потому что Вы так распорядились…

Баррас подумал и согласился. В тот же вечер был составлен необычайный документ, который должен был устранить подозрения Бонапарта. «Директория не давала разрешения гражданке Бонапарт уехать из Парижа, поскольку заботы о супруге могли отвлечь ее мужа от дел военной славы и спасения Родины; теперь, когда взят Милан, мы не имеем более возражений против ее отъезда и надеемся, что мирты, которыми она увенчает супруга, не повредят лаврам, которыми его увенчала слава».

Теперь, под защитой этого официального документа Жозефина могла без опасений встретиться с тем, кого эмигранты начали называть «генерал Бонапарт».

* * *

26 июня, после обеда с Баррасом, Жозефина села в карету и отправилась к своему мужу, вся в слезах, как если бы она ехала на казнь.

В большом экипаже размещались ее спутники Жозеф Бонапарт, Жюно, молодая красивая горничная Луиза Компуан, ну и, конечно, Ипполит Шарль.

С первого же вечера для Жозефины и ее любовника поездка превратилась и некое свадебное путешествие. На каждой стоянке они кидались в специально приготовленную для них комнату и предавались наслаждению, в то время как Жюно занимался тем же самым с Луизой Компуан.

Жозеф ни о чем не подозревал, а его брат в Милане в это время в ожидании супруги успешно отражал все атаки пылких итальянок, попытавшихся его соблазнить.

Он хотел остаться верным Жозефине и отверг даже красавицу примадонну Грассини, которая, по выражению Салнцетти, хотела предоставить ему свой «передок».

Правда, после итальянских искушений, ему приходилось по вечерам брать холодные ванны…