История Хэйкэ - Эйдзи Есикава Страница 9

– Значит, ты тоже заметил этого вороного четырехлетку? Из сорока или пятидесяти жеребцов, присланных из провинций, ни один с ним не сравнится! Глядя на него, я едва сдерживаюсь, – в который раз повторил Ватару из дома Гэндзи, устремив взгляд на ограду загона. Множество привязанных жеребцов жалось к изгороди. Скорее для себя самого Ватару продолжал: – Я бы все отдал, лишь бы сесть на него. Представляю, какое это чувство – скакать на нем верхом. А как прекрасна его линия от копыт до крупа!

Молодые люди сидели под высоким вишневым деревом у загона, обхватив колени. Другой, Сато Ёсикиё, посмотрел равнодушно и ответил лишь слабым подобием улыбки.

– Тебе так не кажется, Ёсикиё? – спросил Ватару.

– Что ты имеешь в виду?

– Подумай, каково это – победоносно промчаться вдоль залитой солнцем Камо и взмахом хлыста ответить на гром аплодисментов!

– Никогда не думал ни о чем подобном.

– Никогда?

– Мне было бы даже неинтересно, если бы я выбрал лучшего скакуна. Зачем хорошая лошадь, если всадник – не в счет?

– Похоже, ты лжешь, а не просто скромничаешь. Сидеть на такой лошади – это почетно, тем более мы служим в дворцовой страже.

Ёсикиё засмеялся:

– Ты говоришь о чем-то другом, Ватару.

– О чем же?

– Разве ты не думаешь о майских скачках на Камо?

– Естественно, – быстро ответил Ватару, – всех этих жеребцов выбрали для того состязания.

– Но, – Ёсикиё пожал плечами, – меня не интересуют скачки. Сопровождать его величество верхом – совершенно другое дело.

– Да, но что ты скажешь о том дне, когда тебе придется участвовать в сражении?

– Могу лишь помолиться, чтобы он не наступил никогда. В наше время существует так много вещей, отвлекающих нас, воинов, от мыслей о сражениях.

– Гм, – задумался Ватару, переведя на своего друга обеспокоенный взгляд. – Никогда не ждал услышать что-либо подобное из уст знаменитого стражника Ёсикиё. Что-то тебя тревожит, а?

– Совершенно ничего, – ответил Ёсикиё.

– Влюбился?

– Не стану отрицать, но только речь идет о моей жене. Она не дает мне повода пожалеть о нашем браке, и должен тебе сказать: несколько дней назад она произвела на свет не ребенка, а сокровище, так что я стал еще и отцом!

– Обычное дело. Когда мы, воины, женимся, мы создаем семьи, рождаются дети…

– Совершенно верно, и в каком количестве! Хотя больше всего меня беспокоит то, что мы так мало жалеем и любим тех, кто рожает нам детей.

Тут Ватару расхохотался.

– Что-то с тобой произошло, – сказал он и вдруг замолчал, уставившись на загон, где появились Хэйта Киёмори и Морито.

Видимо, они узнали сидевших под деревом двоих молодых людей. Красное лицо Киёмори расплылось в улыбке, продемонстрировавшей его ровные, белые зубы. Ватару поднял руку и поманил их, зная, что Киёмори должен разделять его энтузиазм.

Быстро оставив своего попутчика, Киёмори подошел к ним с приветствием и уселся между своими бывшими товарищами по учебе в Императорской академии. Ватару был старше его на пять лет, Ёсикиё – на два года, и лишь не присоединившийся к ним Морито принадлежал к той же группе, что и Киёмори. Между этими молодыми людьми существовали крепкие узы дружбы, основанные на уверенности в крепости их рук, от которых зависело будущее, на осознании общности тайных надежд и устремлений.

Императорская академия создавалась исключительно для обучения знати и отпрысков дома Фудзивара, но со временем ее разрешили посещать и сыновьям воинов выше пятого ранга. Различия между детьми знати и детьми воинов на занятиях и в обращении вели, однако, к постоянным разногласиям. Молодые аристократы издевались над малообразованными детьми бедных воинов, которые могли лишь что-то почерпнуть из книг, в то время как сыновья воинов тихо кипели от злости, мечтая о будущей мести, и в их распрях отражался бурлящий, скрытый конфликт, растущий в то самое время между их родителями.

Киёмори был типичным грубым, нуждающимся и неграмотным молодым воином, и поэтому молодые аристократы презирали его. Однако он очень нравился юношам из его собственного сословия. Для тех, кто окончил академию, был еще университет, но дети воинов не могли туда попасть, так как считалось, что их будущее – военное дело, поэтому Киёмори и его друзья оказались среди тех, кто, окончив или бросив академию, приписывался к Военному ведомству и в конечном счете назначался служить в стражу Приюта отшельника.

Для Киёмори, чья мать пренебрегала им, а отец избегал общества, такое назначение предоставляло удобный и нетрудный вид деятельности, не мешавший праздному и бесцельному образу жизни, и его приятели-стражники редко видели, чтобы он являлся на службу. Однако Тадамори после отъезда Ясуко значительно переменился и решил начать свою жизнь заново. Он признался Киёмори: «Мне еще далеко до пятидесяти лет, и мы должны начать новую жизнь».

И вскоре после этого Тадамори снова вернулся на службу при дворе.

– А Морито не придет? Мне показалось, я видел его с тобой.

Оглядевшись, Киёмори ответил:

– Он где-то здесь – хочешь, я его позову?

– Нет, нет, – быстро остановил его Ватару, – не мешай ему. Кажется, в последние дни он старательно избегает меня. Но, Хэйта, видел ты этого четырехлетку? Что ты о нем думаешь – он великолепен, правда?

Киёмори фыркнул, опустив книзу уголки большого рта, затем медленно покачал головой.

– Тот, вороной? Нет, он нехорош.

– Что? Почему – разве не прекрасный жеребец?

– Не важно, прекрасный он или нет, но четыре белые щетки над копытами приносят несчастье.

Ватару был ошеломлен ответом, он только теперь обратил внимание на эти белые отметины у жеребца. Вдев ноги в стремена или оценивая внешний вид лошади со стороны, Ватару чувствовал себя уверенно и считал, что таких знатоков лошадей, как он, надо еще поискать. Четыре белые щетки всегда считались дурным предзнаменованием, даже у гнедой лошади, а Ватару не смог их заметить. Хотя он быстро скрыл досаду, но удар по самолюбию был нанесен чувствительный – младший товарищ Киёмори преподал ему урок по тонкостям оценки лошадей. Он также заметил, как ухмыльнулся сидевший рядом Ёсикиё.

Ватару рассмеялся:

– Итак, эти белые щетки нехороши, а что ты скажешь о косоглазых, рябых и красноносых воинах – и они тоже нехороши?

– Ну-ну, – ощетинился Киёмори, – зачем сравнивать лошадей с моим отцом? Это уж чересчур…

Но Ватару перебил его:

– Значит, даже ты суеверен, как эти вялые аристократы, живущие в мрачных комнатах дворца и ведущие беседы о «грязных» вещах, «нечистых» вещах, о вещах, являющихся «добрым знаком» или «дурным предзнаменованием». Они всегда поглощены дурацкими страхами, в то время как мы, молодежь, выросшие на доброй, залитой солнцем земле, не обращаем внимания на подобные суеверия! Какой-нибудь обреченный на неудачу аристократ давным-давно мог ездить на похожей лошади. Он ударился своим выпяченным подбородком или был сброшен с нее и сломал ногу. Вот от такого случая и пошло суеверие. – Ватару упорно продолжал: – Хочу сказать тебе о Тамэёси из дома Гэндзи, который был главой Ведомства стражи в 1130 году, когда взбунтовались монахи с горы Хиэй. Он отправился подавлять восстание на гнедой кобыле с четырьмя белыми щетками, и все знали, что это его любимая лошадь. И еще: в позапрошлом году, могу поклясться, именно гнедая с четырьмя белыми щетками победила на скачках, когда скакуны дворца состязались с лошадьми госпожи Тайкэнмон.