Странствия хирурга: Тайна затворника Камподиоса - Вольф Серно Страница 9

– Что же, преподобный отец... – отец Томас попытался проникнуться мыслью Гардинуса: основать школу и преподавать в ней – разве это просто? С pueri oblati, пребывающими в монастыре, чтобы научиться чему-то дельному и обрести путь к истинной вере, все несколько проще: они уже сносно владеют латынью и достигли определенного уровня знаний. А как быть с обычными прихожанами? Ну, положим, начать можно с совсем небольшой группы. Все равно, это отнимет немало времени. Времени, которое необходимо ему для проведения собственных опытов. С другой же стороны, от замысла старца просто так не отмахнешься...

– Я согласен с вами, – признал он наконец. – Я попробую организовать преподавание по образу и подобию афинских школ, где знания передавались во время свободного диспута, в форме рассказа, диалогов, в ходе которых проверяется верность суждений. В дидактическом смысле такой путь представляется мне наиболее плодотворным. Зимой мы будем собираться для бесед в крытом помещении. А летом, при хорошей погоде, – в монастырском саду под старым платаном.

Он поймал себя на том, что мысленно уже представляет себя Сократом, которого окружают преданные ученики. Эта мысль польстила отцу Томасу.

– Прислушивайся к гласу народному и говори с людьми о том, что сам знаешь, – улыбнулся Гардинус, прерывая полет мысли ученого монаха.

– Да... в точности так, преподобный отец.

– Кстати, ты должен обучать также искусству чтения.

– Уроки чтения мог бы взять на себя я! – живо вмешался в разговор отец Куллус. – Равно как и уроки письма, поскольку и то и другое одинаково важно. Отлично помню, как минувшим августом одна пожилая крестьянка спросила у зеленщика, свежие ли у него полевые бобы. «А как же, добрая женщина, – отвечал тот и, глазом не моргнув, указал на два слова, написанные на борту его повозки. – Видите, вон там написано: „Свежие бобы“. Конечно, грамотный человек сразу уличил бы его во лжи. Потому что написано было там лишь „Хосе Гонзалес“, имя и фамилия этого ловкача.

– Благодарю за притчу, отец Куллус, – тихо молвил аббат. – Лучшего примера, подтверждающего мысль о том, как важно уметь читать, и подыскать трудно. Единственный, кого нам не хватает, – человека, способного научить простых людей устному и письменному счету, – он вопросительно взглянул на Гаудека.

– Преподобный отец, эту задачу я возьму на себя.

– Но есть тут один важный аспект, мой дорогой Гаудек, – в глазах старца мелькнула улыбка.

– Да, преподобный отец?

– Помилосердствуй на уроках. Не забывай, что многие из твоих учеников пока что умеют считать только на пальцах.

– Разумеется, преподобный отец. А как, к примеру, быть с угловыми функциями?

– Смилуйся над ними, Гаудек! Научи их простым вещам: складывать, вычитать, умножать и делить. Этого с них хватит, чтобы их не обвешивали и не обсчитывали на воскресном базаре, – дыхание Гардинуса сделалось прерывистым. – Слушай, дай мне еще попить воды.

Гаудек осторожно поднес стакан к его губам старца. Аббат пил медленно, мелкими осторожными глотками. Его лицо, черты которого еще недавно были полны силы и выражали непреклонную волю, напоминало сейчас посмертную маску. Он почти не чувствовал ног, и холод неумолимо подбирался к сердцу. Однако, пока еще он жив, то, что он собирался им сказать, он скажет.

– Выслушайте меня, братья, – проговорил он, стараясь вопреки слабости произносить слова отчетливо и членораздельно. – Мы обсудили почти все, что представлялось мне важным. Может быть, вы удивлены тем, что в свой последний час мысли мои о людях сирых и малых. Но они все, проживающие вне стен нашего монастыря, – творенья Божьи, и Творец наш любит их всех и каждого в отдельности. Бог, братья мои, велик, добр и всеведущ. Он пребывает в каждой корочке хлеба, которая насыщает нас, в каждом луче солнца, который согревает нас, в каждой улыбке, которую мы видим. Никогда не забывайте об этом. Давайте людям, которые живут вне стен монастыря нашего, побольше от этого Бога. В том числе и потому, что инквизиция, запятнавшая имя Его, в ослеплении своем столь многих успела умертвить.

Он снова отпил из стакана.

– Что же до нашего монастыря, то вам придется выбирать себе нового аббата. У меня и тут есть последнее желание, и я хотел бы, чтобы братья учли его, делая свой выбор.

Его голос звучал сейчас вполне официально.

– Я хотел бы, чтобы мое место перешло к отцу Гаудеку. Я отлично знаю, – быстро добавил он, – что после моей смерти настоятелем должен был бы стать отец Томас. Но душой и телом он целитель и ученый, и мы оказали бы ему плохую услугу, передав в его руки управление обителью нашей. Не так ли, братья?

Томас кивнул с очень серьезным видом. Он думал о своих опытах, о школе, которую ему предстояло основать. Эти хлопоты и впрямь не оставили бы ему ни минуты времени для обязанностей настоятеля монастыря.

– Вы правы, преподобный отец. Никто не знает меня лучше, чем вы.

– Значит, вопрос решен. Гаудек, положи мне под голову еще одну подушку.

Секретарь, которого последнее желание умирающего аббата поразило не меньше, чем остальных, растерянно взял набитую конским волосом льняную подушку.

– Да, сейчас!

– Я помогу. – Витус осторожно приподнял голову и плечи старца, чтобы отцу Гаудеку было удобно подложить подушку.

– Благодарю. А теперь, дорогие братья, я хотел бы остаться наедине с Витусом. Однако, прежде чем расстаться, скажу еще: свое последнее причастие я хочу принять из рук моего дорогого Куллуса.

– Да, конечно, преподобный отец, – смиренно опустил голову отец Куллус.

Братья оставили его келью. Гардинус чувствовал, как холод продолжает сковывать все тело. Уже и бедра, и низ живота словно онемели. Он знал: когда холод доберется до сердца, наступит конец. Но до той поры он должен крепиться.

– Витус!

– Преподобный отец?

– Поди сюда, дай мне руку!

Юноша послушно подошел и сел у края постели. Рука старца на ощупь напоминала пергамент.

– Так, хорошо... Есть несколько вещей, которые я должен сказать тебе. Они важны для твоей будущей жизни. – Старец ненадолго умолк. – До сих пор ты считал, наверное, что, подобно некоторым мальчикам из pueri oblati, оставлен у нас в Камподиосе своими родителями. Это не так... Ты не был оставлен у нас, тебя нашли... Это я тебя нашел... Ты, маленький плачущий ребенок, лежал у главных ворот обители...

– Вы... Вы нашли меня?! – Витус едва не потерял дар речи. Он знал, что подросткам иногда с умыслом не говорят о том, кто их родители, поскольку монахи из Камподиоса считали, что слишком прочные земные узы препятствуют близости к Богу. И поэтому Витус никогда не спрашивал об отце и матери. Он привык к мысли о том, что аббат – его отец, а монахи – его семья. Но все же втайне надеялся, что в один прекрасный день узнает о своем происхождении.