Возвращение Фабрицио - Марк Фруткин Страница 9

Актеры прибывают в Кремону

Семья актеров, представляющих комедию масок, [10]известная под именем Ingegni — Таланты, приезжала в город раз в год. Никому не было дела то того, действительно ли странствующая труппа — семья, и даже на самом ли деле они талантливы, коль скоро представления их были увлекательны.

В субботу на рассвете город проснулся от скрипа телег, крестьяне с семьями направлялись на главную площадь на самый оживленный овощной базар недели. Еще не проснувшиеся до конца, крестьяне съезжались с темных сонных полей на улицы, сходившиеся к площади Коммуны, словно вместе с горами желтых дынь, высившихся на телегах, влекли за собой в город и клочья утреннего тумана с берегов реки По. Крестьяне в молчании расставили свои прилавки. Сгрузили с телег корзины, полные до краев красных, желтых и зеленых овощей. Корзины с гладкими восковыми перцами, цуккини, похожими на темно-зеленые дубинки, и блестящими помидорами. Плетеные корзины, полные персиков, груш, яблок и свисающих гроздей винограда неббиоло, покрытых белым пухом и блестящих от росы. Другие были наполнены миндалем, напоминающим формой глаза арабских скакунов, и бугристыми грецкими орехами. На площадь уже стекались старые дамы в черном, что вечно страдают от бессонницы, и взбудораженные дети. Первые — чтобы морщинистыми руками захватить лучший товар, вторые — чтобы, бегая от прилавка к прилавку, глазеть на привезенное.

Перед городской ратушей с темными галереями актеры деловито собирали из широких досок подмостки с деревянными скосами позади. Над сценой они повесили потрепанный занавес, который слегка покачивал ветерок. Стоя в тени колонны у фасада собора, Фабрицио наблюдал за работой актеров.

Актер в кожаной маске, покрытой бородавками и закрывавшей половину лица, стоял на свежесобранных подмостках. Он трижды ударил в барабан и зычным голосом объявил, что пьеса начнется не позже полудня.

— Чудеса и волшебство, каких вам прежде не случалось видеть, — кричал фигляр. — Ingegni в новом амплуа! Удивительные актеры, знаменитые на всем Итальянском полуострове! Они развлекали королей Неаполя и Сицилии, выступали перед императорами и императрицами, герцогами и герцогинями, а также графами и графинями. Прославились, давая представления в Риме, Палермо, Флоренции, Венеции и даже в Париже. Вас поразит их мастерство, восхитит талант, позабавят приключения.

Он входил во вкус. Потоку бездумных преувеличений и откровенного вранья внимала кучка глазастых ребятишек. Фабрицио, наполовину скрытый колонной, молча наблюдал.

Горожане набивали кошелки и торбы на целую неделю, бродили вдоль прилавков, внимательно изучая все привезенные товары, несмотря на то, что знали уже почти всех и каждый делал покупки у одних и тех же торговцев, обычно у дальних родственников. Стоял несмолкаемый гвалт, тут и там слышались разговоры, а деньги переходили из рук в руки.

С возвышения подмостков актер хорошо видел огороженную площадь. Она едва составляла половину площади Святого Марка в Венеции и одну восьмую площади Святого Петра в Риме. Напротив сцены возвышался собор, а слева от него тянулась в небеса большая колокольня. Первый отблеск солнца осветил верхушку башни.

— Волшебство и чудеса, каких вы и представить не могли, — кричал актер, более или менее повторяясь для собирающейся толпы. — Время бесконечных чудес и волшебства!

Фабрицио глубже погрузился в тень колонн и статуй собора и, казалось, вовсе исчез, когда адвокат дьявола, человек из другого времени и места, стремительно вышел из своих уютных покоев. Клочья тумана, подобно призракам поднимавшиеся от реки По, парили над площадью. Их волнообразное движение навевало мысли о морских водорослях, качающихся под водой. Когда адвокат дьявола прошел в метре от Фабрицио, лоскут тумана скользнул между ними, клубясь вокруг плеч и голов двух священников, соединяя их невидимым объятием.

Каждый горожанин в Кремоне мог слышать крики зазывалы на площади. Одетый в яркие цвета, похожий на тропическую птицу, актер тараторил беспрерывно, собирая зрителей со всего города. Они сбегались, забыв о времени, стекались на площадь, завороженные магией его голоса, в котором соединялись вопль коробейника и мягкое обольщение проповедника, способного проникнуть в грудь и пронзить сердце. Голос журчал серебристым ручейком, сверкал молнией и сотрясал

землю раскатами. То был и зверь, и камень, и человек. Любовник, что шепчет тебе на ухо слова, вскрикивает от страсти. То был волшебник, способный размеренным стуком барабана и вкрадчивыми ритмичными речами ввести толпу в транс. Волшебник, алхимик песни.