Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус Страница 9

Я всегда боялась родительских собраний, когда Эми училась в начальной школе Осиджа, находившейся в пяти минутах от нашего дома. Ее учителя все время говорили, что Эми была очень способной… а следом всегда шло «но». «Миссис Уайнхаус, – говорили они, смотря на мое полное раскаяния лицо, – Эми очень способная девочка, но она не может усидеть на месте… Она не может сконцентрироваться… Она плохо ведет себя на уроках». Эми была одной из тех девочек, которым по силам все, но только при большом желании.

В ее классе училось несколько хулиганов. У Эми была школьная «напарница», ее подруга Джульетт Эшби. Как они встретились, так и понеслось. Они притворялись бэк-вокалистками Wham! – Пепси и Ширли – и пели их песни. После смерти Эми Джульетт рассказала мне, что они часто прогуливали уроки, сидя под деревом около школы, хихикая и сочиняя песни. Или так громко разговаривали во время занятий, что их выгоняли из класса. Когда они перешли в среднюю школу, то, бывало, мне приходилось просить их не общаться. Иначе они что-нибудь да выкидывали.

На фотографиях времен начальной школы Эми выглядит как невинный ангелок, хотя на деле она была очень взбалмошным ребенком. «Я такая, как я есть, и мне плевать, нравится ли тебе это», – словно говорила она. Эми рано возвела вокруг себя стену, за которую очень редко пускала людей. Чем более уверенной и задиристой она казалась, тем меньше кому-то хотелось на нее «наезжать». Хотите верьте, хотите нет, но, несмотря на ее поведение и «позу», она была очень восприимчива к боли, которую приносила ей жизнь. Дома я была ее местом силы. Когда мы ходили на шопинг в соседний Брент Кросс, Эми часто держала меня за руку. Мы ходили за руку до тех пор, пока в 18 лет она не съхала из дома. Меня это не беспокоило, ведь так она показывала свою любовь. Казалось, ей была нужна гарантия, что я никуда не пропаду.

Вскоре я стала понимать, что Эми никогда не реализует себя в учебе. Хотя бы потому, что за пределами школьных стен ее опыт был куда ярче. Она любила приключения. Ей нужно было видеть, чувствовать, трогать и пробовать жизнь на вкус, а не учиться ей по книгам. Я знала это, потому что была такой же в ее возрасте.

Я сдала выпускные экзамены в начальной школе и поступила в языковую школу в Далстоне в Восточном Лондоне. Но через год меня пришлось перевести в обычную общеобразовательную Вудберри-Даун, потому что я была в шаге от исключения. В Далстоне у меня появился интерес к науке, и я успешно сдала кучу экзаменов, однако мне совсем не нравилось учиться в школе с филологическим уклоном. Поэтому я все время нарушала спокойствие и раздражала учителей. Несмотря на свой ум, я чувствовала себя не в своей тарелке. Из-за того что наша мать бросила нас, мне было неловко находиться среди богатых детей из полных семей. Может быть, я не справлялась с возложенными на меня ожиданиями. «Дженис, не могла бы ты это сделать?» – спрашивали меня учителя. А я им отвечала: «Нет, не могла бы». Неудивительно, что Эми унаследовала такую манеру поведения.

Во время недавнего перебирания коробок я нашла свои школьные выписки с оценками, которые не видела сорок лет. Стыдно об этом говорить, но наши с Эми успехи в учебе были примерно одинаковыми. Итоговый отзыв на летний семестр 1967 года, например, гласит, что «мне сложно концентрироваться». Учитель французского написал: «Дженис не старается и всю работу делает из-под палки». Около двойки по музыке написано: «Дженис ничего не делала целую четверть». Спустя почти 30 лет учитель музыки Эми оставляет отзыв об ее успехах: «Если бы Эми тратила столько же сил на флейту, сколько она тратит на срывание уроков, то она бы отлично играла».

Как и я, Эми не могла сфокусироваться на чем-то одном. Она бралась за что-нибудь и тут же бросала, найдя другое увлечение. Обычное образование ограничивало ее. Вместо этого она впитывала все ее окружающее. Книги, фильмы, стихи, музыка или вечеринки – она всасывала в себя жизнь, выдавая ее обратно через творчество. Одно время она очень увлекалась всем французским и написала на моей открытке ко дню рождения: «Chère Maman! Bonne Fête Maman! Je suis méchante quelque fois, mais tu es très patiente! Ke te donne un dîner délicieux! Je t’embrasse, grosses bises, Amy x» («Дорогая мама! С днем рождения, мама! Иногда я плохо себя веду, но ты очень терпеливая! Я приготовлю тебе вкусный ужин! Обнимаю тебя, целую крепко, Эми»). С другой стороны открытки Эми нарисовала меня в медицинском халате, с прицепленной к грудному карману ручкой. На другой нахальной открытке написано: «Я люблю тебя, мамочка, потому что ты красивая. Это не единственная причина, но тоже важная».

Эми можно описать одним словом: честность. Она бескомпромиссно была собой – девочкой, но только не нежной и женственной. Когда ей было восемь, она принесла домой автопортрет, где изобразила себя в любимом свитере с огромным сердечком на груди, жирно обведенным черной краской. Рисунок был прост, а лицо изображено очень примитивно, но я поразилась, как ясно и верно он отражал сущность Эми.

Куда бы Эми ни шла, ее преследовала драма. Ее выходки хоть и были безобидными, но мне всегда было что о ней рассказать. Однажды днем я услышала громкий хлопок, раздавшийся со второго этажа. На секунду потолок тряхнуло. В комнате Эми была кровать-чердак, под которой стояли стол и шкаф для одежды. Я рванула наверх, чтобы проверить, что случилось, и встретила Эми, ползущую по лестнице в слезах и держащуюся за запястье. «Я упала с кровати, мама, – простонала она. – И мне очень больно». И мы в очередной раз поехали в госпиталь Чейз-Фарм. После рентгена обнаружилось, что у нее не перелом, а растяжение запястья, поэтому какое-то время она ходила с повязкой.

Через несколько месяцев Эми снова запуталась в покрывале, вывалилась из кровати и приземлилась на другое запястье. В этот раз она выла от невыносимой боли. Я прикидывала, через какое время в больнице с нами начнут здороваться за руку. Иногда выходки Эми были настолько сознательно ужасными, что даже мне было тяжело себя сдерживать. Помню, я все время вздыхала: «Ох, Эми», – потому что никто, кроме меня, не представлял, что она вытворяла.

Эми и сын моего нынешнего мужа Майкл постоянно катались по улице на велосипедах после школы. Им было лет по восемь, и они были настоящим воплощением Топси и Тима. Азартная Эми предложила Майклу наперегонки доехать до дома его родителей, стоявшего у подножья холма. После первой гонки Эми изменила правила: теперь им предстояло не просто съехать с холма, а еще и стянуть до колен свои штаны и белье. Майкл, будучи более скромным ребенком, чем Эми, не оценил затею о езде с голой попой по улицам пригородного района. Но у Эми был дар убеждать людей. Они поставили ноги на педали, усадили свои голые попы на сиденья и покатились вниз по дороге. Они и понятия не имели, что внизу их встретит шокированный старичок с криком: «Езжайте домой и оденьтесь!» Эми показала ему пальцами знак «V» и поехала дальше. Майкл, конечно, решил было послушаться совета, но Эми было плевать. Эми в своем стиле. Ее невозможно было не любить.

Неуправляемость Эми была очевидна, как католическая вера папы римского. Вся моя жизнь вертелась вокруг изобретения новых тактик для выполнения элементарных вещей: чистки ее зубов перед сном или надевания школьной формы по утрам.