Собственные записки. 1829–1834 - Николай Муравьев-Карсский Страница 9

Селение Ценис было одно препятствие, остававшееся для достижения Ахалцыха. Оно лежит в небольшой теснине, на половине дороги к Ахал-цыху, и для того находил я необходимым занять оное заблаговременно.

Повеление сие было представлено мною Паскевичу при рапорте моем от 3-го же марта.

Того же числа я получил от Паскевича следующее повеление от 1 марта за № 199.

«По рапорту ко мне полковника Бурцова от 27 февраля, я разрешил ему, выбив неприятеля, занять вторую переправу, ожидать головы колонны вашего превосходительства, а потом уже следовать к Ацхверу для действий согласно с прежде данными ему предписаниями, но оставляя для прикрытия второй переправы достаточное число людей и даже весь пионерный батальон. Впрочем, исполнение сего предоставил я ближайшему его усмотрению, сообразуясь во всяком случае с приказаниями вашего превосходительства. О чем извещая вас, считаю нужным обратить внимание ваше, что скоро приближается время разлития Куры, и потому предлагаю вам озаботиться поспешнейшим устройством переправ через оную и окончанием разработки дороги, употребив для сего милицию или сделав особый наряд из жителей, если сие нужным найдете».

Сие повеление Паскевича, как и все прочие его распоряжения, получено уже после исполнения. Употребление милиции для работы показывает, сколь малое понятие он имел о вещах и в особенности о грузинах. Возможно ли было убедить их, что они войско, когда их оставляют назади для работ, и можно ли бы удержать сие войско от побегов, держа его сзади, когда надобно было пользоваться первым порывом их и вести их вперед, дабы удержать их на первых порах? Но Паскевич хотел видеть в них с первых дней постоянство и терпение регулярного войска, забывая про неудачи при наборе сей милиции в Тифлисе и Кахетии.

3-го. Остановившись ночевать при мостовом укреплении, я еще сделал распоряжения для следования транспортов с провиантом, которые и послал к окружному начальнику и Абрамовичу, остававшемуся в Гори на сей предмет до выступления всех запасов.

Бурцов доносил мне из лагеря при Ацхвере от 3-го числа:

«Приказание в[ашего] пр[евосходительст]ва о занятии крепости Ацхвера сего числа в 9 часов утра мною исполнено. Неприятель, занимавший дорогу, при появлении войск наших отступил по горным тропинкам. Пикеты его занимают высоты в 4 верстах отсюда. В ночи он присылал партию для уничтожения моста при Ацхвере; но партия сия, встреченная пушечною и ружейною пальбою из крепости, убежала, успев очень мало в своем намерении».

Любопытствуя видеть поле сражения Бурцова, я отправился на сем переходе от нижней переправы к верхней пешком левым берегом реки (ибо там не было возможности верхом проехать), лошадь же свою большей частью вел в поводу, взбираясь на каменные ступни скалистых гор. Место сие точно было весьма трудное, и не полагаю, чтобы Бурцову удалось из оного выбить неприятеля, если б оный стал держаться. В самых затруднительных местах были еще переложены небольшие стенки из камня вышиной около аршина, в оврагах же были сделаны балаганы из еловых сучьев (полагать можно было на 600 человек). Тел убитых я нигде не видел; если какие и были, то турки всегда имели достаточно времени, чтобы их убрать. Можно с основательностью заключить, что сие было сборище мужиков Ацхверского пашалыка, не ожидавших никакого сопротивления при вторжении в границы Карталинии, для разграбления соседственных деревень грузинских, и отступивших, когда они увидели, что грабить им можно было только с бою, к чему они не готовились и, вероятно не имели средств по недостатку оружия и устройства.

4-го. Я получил от Сакена уведомление об отправлении ко мне кёгорных мортир для выбития неприятеля из завалов, если бы оный стал держаться. Мера сия оказалась впоследствии лишней.

Бурцов, прибывши в Сакунети, что впереди Адхвера, встретил казака, посланного от Бебутова с запиской к старшему воинскому начальнику, следовавшему со вспомогательным войском, в коей он уведомлял, что турки на рассвете того дня сняли осаду Ахалдыха и бежали. Содержание записки сей, без сомнения, касалось Бурцова, равно как и меня. Оно было причиной внезапного выступления Бурцова и прибытия того же дня в Ахалцых; но Бурцов должен был о том уведомить меня, чего он не сделал, а написал от себя рапорт к корпусному командиру. Поступок сей был непохвален, и Бурцов в глазах сослуживцев своих сим помрачил отчасти все отличные действия свои к освобождению Ахалцыха. Относительно же меня он показал слишком мало доверенности и нарушил самый порядок службы. Не менее того рапорт его я послал в подлиннике к Паскевичу, не приложив к оному от себя ни строки о счастливом событии сем.

5-го числа я поехал далее и близ селения Цениса встретил один батальон Херсонского полка и возвращавшийся народ из Ахалцыха в Гори в Боржомское ущелье для работ. Сие было сделано распоряжением Бурцова с согласия Бебутова, дабы не обременить крепостных.

В селении Ценисе я получил от князя Бебутова рапорт от 5-го же числа.

«4-го числа в 5 часов утра войско, осаждавшее Ахалцых, начало отступать в беспорядке от города, почему я, взяв часть гарнизона и два легких орудия, преследовал его далее деревни Суклис. Неприятель потерпел значительный урон, причем отбито у него 4 пушки, одна мортира, два знамя, значительное число снарядов, и взято несколько пленных; остальная часть войска потянулась в Поцховский санджак. О дальнейшем движении неприятеля не имею еще сведения; но по внезапному и беспорядочному отступлению его можно заключить, что все силы неприятеля перешли уже через горы и вступили в свои границы».

В рапорте сем прибавлено излишнее о потерпенном, будто неприятелем значительном уроне. Турки почти ничего не потерпели при снятии осады; вообще же винят Бебутова, что он опоздал вылазкой. С другой стороны, нельзя его совершенно обвинять в сем: трудно было ему угадать вскоре настоящее намерение турок, и он, может быть, имел причины с осторожностью и осмотрительностью не ослаблять гарнизон скорой и сильной вылазкой.

В следовании моем от Ацхвера к Ценису я заметил, что дорога в трудных местах была перекопана турками, и мосты поломаны, что они сделали при своем отступлении; но сие было уже все исправлено следовавшим по сему пути пионерным батальоном. Далее от Цениса до Ахалцыха дорога была везде хорошая. Я прибыл к вечеру в Ахалцых и, приняв рапорты Бебутова и Бурцова, стал расспрашивать их о действиях их. Оба гордились оными, но Бебутов показывал более скромности. Он выдержал сильную осаду и от оплошности своей (ибо он не содержал допреж сего крепости в исправности), не истребив заблаговременно предместий, много потерпел и был в опасности, потому что аджарцы воспользовались ближайшими строениями, засели в них и били любого в амбразурах, в коих даже не были поделаны деревянные щиты; с ближайших же высот могли видеть внутренность крепости и по улицам достигали пулями людей наших. Неслыханное дело, что они в первый день поранили и убили в самой крепости ружьями до 100 человек; но вскоре взяты были меры, и урон в следующие дни уже был весьма мал. Через близкий подступ к крепости осаждающие имели средства подвести весьма легко подкоп под одну башню, но они не успели подорвать оную, как были принуждены отступить. Нет сомнения, что честь защиты принадлежала Бебутову; но он не хотел признавать или, по крайней мере, мало признавал заслугу Бурцова, коего быстрое и решительное движение по Боржомскому ущелью понудило аджарцев отступить. К такому несознанию служило, может быть, поводом то, что Бурцов хотел все себе приписать и перехваченной им запискою Бебутова дал главнокомандующему первый известие об освобождении Ахалцыха.