История шифровального дела в России - Татьяна Соболева Страница 83

Кроме того, в российской специальной службе даже не была поставлена на должную высоту информация о скомпрометированных шифрах, из–за чего они продолжали употребляться и после компрометации. Так, 6 февраля 1915 г. помощник начальника канцелярии МИД И. Базили сообщал в политический отдел: «Ввиду обнаружившейся несомненной скомпрометированности наших ламных словарных ключей (номера 335, 371, 374, 379, 382 и 391), из коих некоторые, как ключ 379 (Шпейера), прямо захвачены неприятелем, оказывается совершенно необходимым изъять все эти ключи из употребления…» ^[211].

Сопроводительное письмо к шифру, подписанное начальником канцелярии Министерства иностранных дел И. Базили

Несмотря на большие затруднения в обеспечении войск всеми видами снабжения, в том числе и средствами связи, уже примерно в середине сентября 1914 г. командованию удалось обеспечить русские войска шифровальными средствами. 14 сентября Ставка отдала распоряжение о том, что все военные приказы подлежат зашифрованию.

Принятая тогда шифрсистема представляла собой многоалфавитный шифр цифровой замены, в котором преимущество многоалфавитности почти сводилось на нет тем, что допускалось зашифрование нескольких букв подряд по одному алфавиту. Шифр этот представлял собой таблицу, состоявшую из девяти строк. В верхней строке был вписан русский алфавит, в следующих восьми — двузначные цифровые группы, расположенные и составленные в случайном порядке. Слева строки имели случайную нумерацию. При зашифровании строки использовались поочередно: 1, 2 и т. д. С помощью каждой строки шифровалось несколько букв открытого текста, их число определялось шифровальщиком. Для того чтобы адресат мог прочитать сообщение, в начале криптограммы пять раз проставлялась цифра, соответствовавшая количеству знаков, зашифрованных одной строкой. Когда в процессе шифрования шифровальщик хотел сменить это число, он вставлял в текст криптограммы пятизначную группу, элементами которой была одна и та же цифра, соответствующая новому числу знаков, шифруемых одной и той же строкой.

Этот шифр без труда был раскрыт уже 19 сентября 1914 г. начальником русского отделения дешифровальной службы Австро–Венгрии капитаном Германом Покорным с помощью анализа частот встречаемости букв, отслеживания структуры наиболее часто встречающихся в открытом тексте слов. Значительно упрощало задачу чередование в русских сообщениях участков открытого и шифрованного текста. Правда, вскоре было запрещено одновременное использование открытых и шифрованных текстов, но это было сделано слишком поздно, противник уже читал переписку, что оказало большое влияние на ход боевых действий.

Примерно в это же время для русского шифра был изменен ключ, сам же шифр остался неизмененным. Новый ключ был определен Покорным в кратчайший срок из–за того, что одна из русских радиостанций передала зашифрованную по старому ключу криптограмму, переданную раньше и зашифрованную новым ключом.

В ноябре — декабре 1914 г. при передаче русских шифрсообщений уже ежедневно меняли порядок использования шифралфавитов, но по–прежнему сами эти алфавиты оставляли без изменений. И в результате дешифровальщики неприятеля постоянно читали шифрпереписку.

В этот же период русские сумели захватить ключи к немецкому шифру, что навело наконец русское командование на мысль о том, что многочисленные успехи противника в значительной степени являются следствием его информированности о содержании русской шифрованной переписки. В действие ввели новый шифр, причем на этот раз были изменены все его элементы. На некоторое время шифрпереписка русских армий оказалась для противника вне контроля, что лишило его очень важных сведений и во многом предопределило исход сражений в районе Бжезины в пользу русских армий. Кан этот эпизод комментирует как случайную догадку русских о необходимости смены шифра, которая помешала немцам «одержать полную победу, хотя им и удалось выбить из колеи хваленую военную машину русских. Никогда больше она не угрожала немецкой земле» ^[212].

Здесь Кан, как и во многих других местах своей книги, пытается провести мысль о том, что русские со своим интеллектом не способны конкурировать с западными специалистами. Он говорит, например, о том, что русские в 1915 г. использовали элементарный «шифр Цезаря», большое число таблиц которого, применявшихся в разных армиях, ежедневная смена ключей «поставили перед полуграмотными мужиками непосильные для них задачи» ^[213]. Следует сказать, что применявшийся русской стороной шифр был достаточно далек от систем шифров, называвшихся «шифрами Цезаря», как это видно из описанных нами выше систем военных шифров России. Кроме того, в системе российской шифровальной службы работали, как читатель это мог уже увидеть, достаточно грамотные люди, хотя специалистов, как правило, не хватало. Конечно, эти системы русских шифров при том неизбежном обилии нарушений, которые во многом являлись следствием общей дестабилизации государственной деятельности в России в тот период вообще, естественно поддавались дешифрованию. Подчеркнем, однако, что в не меньшей степени и шифры западных специалистов того времени поддавались дешифрованию и вскрывали их с успехом русские криптографы — те самые «полуграмотные мужики», о которых с таким презрением пишет Д. Кан.

А. А. Маниковский, выпустивший в 1920 г. в Москве первую часть своего капитального труда «Боевое снабжение русской армии в войну 1914— 1918 гг.», подчеркнул, что нельзя рассматривать вопросы технические — вооружение армии и флота — в отрыве от строя, существовавшего в России. Он открывал свою книгу словами: «Россия проиграла эту войну из–за недостатка боевого снабжения». Именно такое мнение сложилось в широких слоях общества на основании голосов, шедших из наших военных округов, из самой армии. Безусловно, это напрямую касалось и вопросов постановки криптографической защиты.