История альбигойцев и их времени. Книга вторая - Николай Осокин Страница 82

Гонимая и уничтожаемая Церковь альбигойская была в эти годы в таком внутреннем процветании, которое по закону всех общественных явлений предшествует падению. Деморализацию мы уже видели в греховных слабостях «верных»; одно следственное дело дает нам и другие данные. Подобно католическому духовенству, альбигойское эксплуатировало религиозные чувства и облагало поборами свои обряды и требы. Жена Арнальди Серена рассказывала, что еретические священники требовали сто солидов за с:опзо1атеп1ит над ее больным мужем и что он вместе с племянником аббата де Фуа Аньелом дал им эту сумму, после чего оба они были приняты в ересь (139). Конечно, этот случайный факт, который мы нашли в груде протоколов, мог быть изолированным, но тем не менее появление его имеет значение, особенно ввиду громадного количества несохранившихся документов.

Этот процент тем значителен, что, например, с 1247 до 1273 года мы не имеем ни одного протокола тулузской инквизиции. По крайней мере, Доа не нашел их уже при Людовике XIV, хотя известные нам папские буллы и их подтверждения, наконец, политическое положение страны, управляемой французским принцем, — все это обнаруживает существование инквизиции. Персеи в истории тулузских доминиканцев пробегает мельком эти годы за неимением материала.

Таким образом, нить внутренней истории инквизиции прерывается, а с нею вместе прерывается и история альбигойства в указанный период.

Так как протоколы каркассонской инквизиции, которая была младшей сестрою тулузской, также исчезли, то мы не имеем никакой возможности восстановить этот пробел. Из первой графы инвентаря можно заключить, что в Каркассоне производились дела непрерывно от 1248 по 1274 год. В них говорилось о показаниях против тех, которые принимали еретиков, ели с ними и слушали их. Для 1247 и 1248 годов имелся даже особый портфель, в который входили преимущественно процессы еретиков области Мирепуа. Также особые дела за этот год были об еретиках Альби, которые отреклись и были осуждены на покаяние и приняли католицизм.

Позднейшие допросы еретиков в Тулузе семидесятых и восьмидесятых годов XIII столетия, сохранившиеся в целости, служат свидетельством того, что альбигойство держалось прочно и непрерывно во все предшествовавшее время, то есть, что политические обстоятельства не имели на него того уничтожающего влияния, которое должно бы было предполагать. Если тогда находили кого судить и притом чуть не ежедневно, значит катарство, питавшееся влиянием из Ломбардии, имело возможность и средства существовать, хотя и тайно. Ему готовилась поддержка в самом духовенстве, в той его среде, которая восстала против гнета римского папы. Для ереси теперь ничего не значит, поддерживает ли ее светская власть. Альбигойцев слишком часто обманывали, чтобы они могли верить в вельмож и князей. Их взоры были устремлены к небу. Они давно простились с политическими мечтами и доживали свой век, сосредоточившись в себе. Их пропаганда была малозаметна.

На Раймонда VII они смотрели как на изменника и равнодушно отнеслись бы к известию об его смерти. А она близилась.

Граф тулузский, подобно другу своему Фридриху II, был слишком несчастлив в предприятиях в последние годы своей жизни. Он был в положении человека, который своим характером никому не внушает доверия. Церковь, которая гнала его, теперь была в мире с ним, но не оставляла своих подозрений. Ему напоминали его обещание идти в крестовый поход, который он давно откладывал под разными предлогами. В душе он теперь не мог не питать полного сочувствия к этому предприятию, его прежний скептицизм исчез с годами борьбы; под старость он стал прекрасным католиком и, можно сказать, ревностным слугой папы.

Мысль о крестовом походе была любимой идеей короля, поэтому Людовик IX, со своей стороны, напоминал графу и торопил его. Так же поступала и Бланка. Раймонд VII забыл недоброжелательство, какое недавно оказали ему в Париже. Ловкие люди из него могли делать что угодно. Он приехал к королю в марте 1247 года. Людовик IX уже собрался в Египет — нашивая в это время на всех кресты, он надел крест и на графа. Раймонд намекнул, что у него нет денег; ему обещали тридцать тысяч ливров на расходы и, кроме того, посулили восстановление нарбоннского герцогства.

Всякий бы догадался, что это обман, но легкомысленный Раймонд был в восторге. Папа похвалил его и тоже обещал десять тысяч марок, что еще более польстило Раймонду. Иннокентий IV брал на себя приятный труд — наблюдать за Тулузой в его отсутствие. Раймонд поблагодарил и за это; в припадке восторга от любезности папы он чувствовал себя его другом, которому, конечно, не будет отказа в такой законной просьбе, как, например, в разрешении предать земле кости своего отца. Он хотел отдать долг памяти отца пред отправлением в поход. Он уже давно начал это дело и получил уверение от имени Иннокентия IV в том, что препятствий не будет и что необходимо только ручательство французского короля. Раймонд просил о том же Людовика IX.

Между тем в Тулузе, в доме храмовников, два инквизитора, де Канчио и де Брив, вместе с епископом Лодевы две недели в июле 1247 года занимались исследованием жизни Раймонда VI и обстоятельств его смерти. Они допросили сотню свидетелей, решили дело в благоприятном смысле и уведомили папу.

Раймонд торжествовал. Но каково было его изумление, когда папа отвечал, что очень удивляется, как могли начать подобное дело без него, что никаких обещаний он не давал. Иннокентий IV, видимо, не хотел ослаблять силу церковных проклятий и разрушать кары своих предшественников. Он не постыдился отпереться от собственных слов и извещал графа, что, вероятно, его обманули и злоупотребили его именем, но что, впрочем, он не имеет ничего против того, чтобы начать розыск заново, для чего назначал особую комиссию. Ему нужны были услуги Раймонда VII, но он знал, что достигнет их без всяких уступок со своей стороны.

Раймонд VII уже потерял способность чувствовать обиды и понимать насмешки. Он просил не возобновлять дело об отце, и совершенно основательно, так как новая комиссия трех епископов Оша, Пюи и Лодевы иначе взглянула на работы инквизиторов и потребовала более веских доказательств. Так труп Раймонда VI и остался непогребенным. Его сын наконец согласился с мыслью, что, вероятно. Богу угодно, «чтобы он более не женился и не пытался хоронить отца», так как оба эти дела ему не удавались (140).

Замечательно, что после жизненных неудач последнего времени Раймонд VII в каком-то непонятном ослеплении вымещал досаду на альбигойцах и жадно принялся жечь их. В ответ на оскорбительную выходку папы он почувствовал потребность отблагодарить его и потому изъявил желание уничтожить у себя всякие остатки нечестия. Об этом он извещал папу, за что тот очень похвалил его. Граф не преминул скоро оказаться достойным этих похвал. Людовика IX уже не было во Франции — он отправился в крестовый поход, сопровождаемый рыцарством Франции, Тренкавелем Безьерским и двумя Монфорами. Раймонд VII, не успев снарядить свой корабль, отложил поездку до следующей осени и, больной, жил в Ажене. Вместе с ним должны были отплыть все провансальцы, осужденные инквизицией на покаяние и получившие от папы милостивое дозволение заменить покаяние походом, что, впрочем, их обрадовало.

Но Раймонд, вероятно, не желал общества таких ненадежных товарищей; по крайней мере, он отнесся к ним иначе. В местечке Берлег, недалеко от Ажена, трибунал напал на след ереси. Восемьдесят человек были схвачены, граф присутствовал при допросе и суде над ними. Они принадлежали к числу «верных» и скоро отреклись от своих заблуждений. Их следовало обречь на покаяние и заточение. Но на этот раз все они были сожжены, и именно по настоянию и приказанию Раймонда (141).