Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова Страница 82

Я влетаю совершенно разъяренная в его номер: «Почему вы мне первым делом коньки не отдали?» — «А вы почему в таком тоне со мной разговариваете?» Я уже трясусь: «Вы уже здесь три часа и до сих пор…» Он спокойно мне объясняет: «Что вы переживаете, коньки у меня, а я принимал душ». Значит, сначала сфотографировался, потом получал пропуска, потом селился, принимал душ, пока я не нарушила это плавное течение праздника жизни и не влетела, как ведьма. Любой профессиональный человек счел бы дикостью подобное поведение. Да если б меня попросили передать коньки спортсмену, попавшему в такое положение, я бы, прилетев в город, бежала их отдавать сломя голову, потому что понимаю, в такой ситуации каждый час на счету. Заканчивается день, приближается ночь, скоро уже нигде нельзя будет покататься, а ему еще нужно пять часов, для того чтобы наладить коньки.

Появляется Валя Николаев, тренер с Украины, тренер, между прочим, конкурента Илюши — Загороднюка. Я прошу Валю нам помочь, потому что только у него есть с собой станок. Валя откликается сразу, выдает станок без звука. Не каждый такое бы сделал, далеко не каждый. Илюша засаживается за станок, готовит себе коньки. Пошел второй день без тренировки. Лед есть поздно вечером у Грищук с Платовым, и я обращаюсь в оргкомитет — пустить Кулика с танцорами в виде исключения, поскольку тренироваться разным видам нельзя по правилам соревнования. Я прошу организаторов, чтобы ему разрешили выйти на какое-то время, для того чтобы обкатать коньки, попробовать их. В итоге Грищук — Платов и Илюша катаются вместе. Это невозможно, потому что мне нужно смотреть и за одним, и за другими. (Эта пара тоже попала ко мне, но о них я расскажу дальше.) Внимание никогда между ними не делилось, и я разрываю свои глаза в разные стороны. Со мною вместе сидит Чайковская, мы договорились смотреть в разные углы площадки, но я не могу отвести глаза ни от Илюши, ни от Грищук с Платовым.

Он только почувствовал конек, но тут его время заканчивается, и мы уходим. На следующий день в «квалификации» видно по его прокату, что он еще в шоковом состоянии. Хотя даже делает четверной на новых коньках.

Уже пора объяснить читателю, что такое «квалификация» или «квалифайн». «Квалифайн» — это безобразная придумка ИСУ, для того чтобы укоротить жизнь спортсменам. Потому что они испытывают нечеловеческие нагрузки. Арбитры, как считается, не могут судить больше тридцати человек, а заявляются, например, тридцать шесть или тридцать восемь. Следовательно, требуется отобрать тридцатку. И никакого нет преимущества хотя бы у первой десятки, чтобы не участвовать в этом кошмаре, поскольку идет только лишняя трата сил и энергий. «Квалифайн» — это абсолютно ненужное мероприятие, бесчестное по отношению к спортсменам, имеющим мировые имена. Где еще такое увидишь: для того чтобы отсеять несколько последних, мучают первых десять.

Илюша выступает на одной ноге, чувствуя вторую в новом коньке довольно приблизительно, но я была уверена в нем. Психологически очень тяжелое испытание: новый конек вызывает другие ощущения, а он уже настоящий мастер, очень тонко чувствует эту разницу. Короткую программу Илья исполняет чисто, выходит на первую строчку в мониторе, но к концу у первых трех почти одинаковое число первых мест, как, впрочем, и у вторых, и у третьих. Лидером становится Урманов, вторым — Элдридж, третий — Илюша, за ним — Стойко. Человеку невозможно разобраться, кто за кем, только компьютер при таком равном количестве мест одних опускает, других поднимает. Надо, как говорил мой папа, быть выше на голову, для того чтобы тебя ни с кем не сравнивали.

Но это еще придет, а сейчас все четверо достойны быть первыми, но и любой из них может оказаться четвертым. Перед произвольной программой — утренняя тренировка. На ней у Ильи не пошел четверной прыжок. Я не хотела, чтобы он его прыгал, но опять его упрямство: «Нет, я прыгну». А уже нельзя уйти, пока он не получится. Он прыгнул семнадцать раз и в результате перепрыгал ноги. Впрочем, ни у кого из четверки этот прыжок не клеился.

У Леши Урманова прыжок не получался, потому что Леша во время «квалификации» надорвал себе пах, но я об этом узнала позже, в то утро для меня травма Урманова оставалась тайной. Стойко не прыгал, а только настраивался, что абсолютно правильно и грамотно. Элдридж даже не пытался исполнить четверной прыжок, еще Леша Ягудин пытался его сделать, но тоже безуспешно. Бывают такие дни — не идет, и все тут. Проклинаю себя за то, что, пусть криком, пусть унижениями или оскорблениями, как угодно, не заставила его прекратить прыжки. Он все-таки четверной прыгнул, но эта «гимнастика» его добила.

Он, как нормальный, вечером вырвался на старт. Я стояла у бортика и искренне сомневалась в его успешном четверном прыжке. Как всегда, он вытащил первый стартовый номер, но беда в том, что еще не научился правильно начинать. Сколько я ему ни говорила, сколько его ни заставляла, сколько ни причитала: «Илюша, постой около меня, постой рядом. Не спеши на старт, не спеши, немножко побудь со мной, что-то скажи, оглядись, успокойся. Сбрось напряжение, у тебя еще есть в запасе две минуты после объявления твоего выхода». Но он рвался поскорее начать, и не успели объявить его фамилию, как он, невосстановившийся, вылетел на четверной прыжок. Перед выходом я ему сказала: «Илюша, давай прыжок снимем, тогда ты чисто откатаешь программу». Он: «Нет, я буду его делать».

Я еще не знала, какой кошмар вокруг творится, какой обман мне готовится. Заметила перед началом, что в коридорах забегали, но я готовилась к Илюшиному катанию и не обратила на эту суету внимания. Как я и предполагала, утренняя тренировка забрала столько сил, что он прыжок сорвал, а когда он вначале не прыгал, то всегда катался дальше плохо. Произошла такая энергетическая затрата, что слетели и другие прыжки, он докатывал программу, сделав массу ошибок. Слишком большой случился эмоциональный выброс, а если он идет впустую, то после нужно найти несколько секунд, чтобы опомниться. Но программу я так спланировала, что опомниться ему было негде. Программа сложная, без остановок, в одном ритме.

Но вернусь к тем минутам, когда я сидела в коридоре и видела, как бегает наш врач, суетится Писеев, носится Мишин, куда-то водят Лешу Урманова. Я понимала, что-то происходит, но не хотела в это включаться. Спросила один раз: «Что-то случилось?», мне в ответ: «Нет. Все в порядке». Урманов вышел на разминку, и боковым зрением — всегда же наблюдаешь за соперником — я видела, как он прыгает. И после того как выступил неудачно Кулик, снимается со старта Урманов. Нас никто не предупредил. А иностранцы уже знали, что Урманов отказался выступать, и могли строить свои программы из расчета, что сильнейший соперник выбыл. Иностранцы знали, а единственные, кто оказался не в курсе, — это мы, соотечественники. Я считаю это таким предательством, которое никогда не прощу и никогда не пойму.

Когда после соревнований ко мне подошел председатель НОК России Смирнов, я, конечно, с безобразными словами обрушила на него всю свою злость за нечестность и несправедливость подобных действий. Не забыла я и Писеева. Тот, оказывается, еще с утра знал, что Леша снимется с соревнований, и не то что мог, обязан был меня предупредить. Прокатай Кулик без четверного свою произвольную, уберегся бы от дальнейших ошибок — это все понимали. То, что четверной у него не шел, тоже все видели. И то, что конек был поломан за три дня до старта… Не пожалели… О какой после этого команде страны можно говорить? Вранье, что им дорога честь России, я в это никогда не верила, надо же, продумали заранее хитрость, по меньшей мере скрывать такое от партнера по команде — непрофессионализм, а по-настоящему — бандитизм. Отношение ко мне вылилось вот в таком гнусном обмане. Еще раз захотелось меня наказать, поставить на колени. Еще б секунда, и я бы с руководством российской сборной подралась, потому что за Илюшу я могла убить, тем более после такой подлости. Они не пожалели ни года из жизни этого парня, ни меня.