Королева Виктория - Кристофер Хибберт Страница 82

В течение следующих нескольких дней хозяева и гости наслаждались концертами, слушали оперу, участвовали в военных смотрах, ездили в каретах по улицам Лондона и не без удовольствия внимали громким выкрикам: «Да здравствует император!», которыми встречали их повсюду. А потом была проведена торжественная церемония награждения императора Франции орденом Подвязки. При этом принц Альберт «дольше, чем обычно» привязывал эту подвязку к его ноге, а император просунул в орденскую ленту совсем не ту ногу. С каждым днем общение с гостями становилось все более интенсивным, и королева стала замечать, что невольно становится главным объектом обольщения со стороны любвеобильного гостя. Все почему-то считали, что внешность императора не должна вызывать у женщин никаких особых чувств. Его голова казалась слишком большой для короткого и коренастого туловища, а короткая, черная с проседью бородка, которую стали называть императорской, явно не украшала одутловатого лица. И тем не менее император производил приятное впечатление и делал все возможное, чтобы понравиться королеве. Он постоянно осыпал ее лестью, многозначительно подмигивал, использовал все известные приемы обольщения, а иногда совершенно откровенно флиртовал с ней, не обращая никакого внимания на окружающих. «Это было так необычно и экстравагантно, — поделилась королева своими впечатлениями с лордом Кларендоном, причем сделала это с привычной для нее наивностью и непосредственностью. - Он помнит даже, как я была одета, и перечисляет такие мелкие детали дамского туалета, что даже странно, откуда он все это знает». Услышав все это, Кларендон сказал про себя; «Ну и шельма! Он наверняка занимался с ней любовью». Его «занятия любовью тешили ее самолюбие, но не пробуждали добродетель».

Голос императора был «низким и мягким», а его манеры «легкими, спокойными и не без признаков достоинства». И вообще он был человеком добродушным, непосредственным и беззаботным. Как отмечала позже королева, в его поведении «проскальзывало что-то удивительное, завораживающее и меланхолическое», то есть нечто такое, что неизменно притягивало к нему окружающих. Он откровенно давал ей понять, что она привлекает его в физическом смысле, причем делал это в совершенно непривычной для нее манере. И вместе с тем это нисколько не смущало королеву. Более того, она ощущала, что может свободно общаться с ним и говорить все, что ей вздумается. «Я не знаю, как это выразить, — откровенно признавалась она, — но я постоянно ощущала, что нахожусь в абсолютной безопасности».

Вскоре королева вынуждена была признать, что ее гость, помимо всего прочего, еще и «очень экстраординарный человек, несомненно, обладающий выдающимися качествами... удивительным самообладанием, редкой уравновешенностью, даже изяществом, огромным обаянием и вообще по своему характеру больше напоминающий немца, а не француза». Она даже допускала мысль, что он был мистическим человеком, обладающим незаурядным мужеством, стремлением к достижению поставленной цели, самодостаточным и в высшей степени таинственным. Кроме того, он во всем и всегда полагался на свою звезду, как сам говорил, и «верил во всякие предзнаменования и тайные знамения своей судьбы». Так, например, он сложил инициалы гостей и хозяев и вывел из этого слово «НЕВА», пояснив при этом, что это название большой реки, на которой стоит Санкт-Петербург. Правда, не уточнил, что могло бы означать для них это совпадение.

Надо сказать, что королева была в восторге не только от императора, но и от императрицы. Она нашла ее «очаровательным и милым созданием», в меру разговорчивой, довольно красивой, скромной, застенчивой, но при этом чрезвычайно элегантной в своем кринолине. Как говорила королева, даже принц Альберт не удержался от восторга в ее адрес, «что бывало с ним крайне редко». Королева и императрица могли часами болтать друг с другом на самые разнообразные темы, и Виктория неоднократно спрашивала собеседницу о намерении императора поехать в Крым и возглавить военную кампанию. В конце концов она стала убеждать императрицу, как до этого и самого императора, что это предприятие может оказаться небезопасной авантюрой, и просила ее отговорить мужа от этого легкомысленного шага. То же самое она высказывала на встрече в Букингемском дворце, где присутствовали высшие государственные и военные деятели обеих стран, включая и обоих послов. И все они, по словам лорда Пэнмюра, пришли к выводу о том, что для поездки императора Франции в Крым нет никакой необходимости.

Через несколько дней, то есть после своего возвращения во Францию, император написал королеве письмо, в котором выразил свою глубокую благодарность прекрасным приемом и добавил, что «ввиду некоторых обстоятельств» действительно оставил мысль о поездке в Крым, чтобы возглавить там военную операцию против России. Кроме того, он выразил надежду, что скоро вновь встретится с королевой и принцем Альбертом на Всемирной выставке в Париже.

Королева тоже с нетерпением ждала начала этого визита. После отъезда императора она призналась барону Штокмару, что во время встречи с императором она «не могла говорить с ним ни о чем другом, кроме его государственного визита в Англию». Он показался ей «таким замечательным и чудесным человеком... Принц, правда, встретил его с меньшим энтузиазмом, чем я, но и он был в восторге от этого визита. И мы пользовались взаимностью со стороны императора».

Королева Виктория и принц Альберт прибыли в Париж вместе со своими старшими детьми — принцем Уэльским и принцессой Викторией — 18 августа 1855 г. А за два дня до этого французская армия совершенно самостоятельно разгромила русских на берегах реки Черной. По этому поводу, а также в честь прибытия важных гостей все улицы Парижа от железнодорожной станции до Елисейских полей были заполнены шеренгами солдат в красочной униформе зуавов, которая, по словам королевы, во многом напоминала форму ее королевской гвардии. Толпы солдат и гражданских лиц выкрикивали приветствия в адрес британских гостей, военные оркестры исполняли бравурные мелодии, а вдали слышались громкие раскаты артиллерийского салюта. Королева была поражена таким восторженным приемом и воспринимала все это как «сказочный сон, в котором все кажется прекрасным».

Ее отвезли в королевский дворец Сен-Клод, где для гостей уже были подготовлены апартаменты, а все комнаты перекрашены в бело-золотистый цвет. Даже ножки стола, за которым сидела еще королева Мария Антуанетта, подрезали, чтобы королеве Англии было удобнее за ним сидеть. Стены комнаты украшали гобелены, а под балконом в королевском саду весело журчали многочисленные фонтаны. Королева Виктория была очень довольна таким приемом, а Париж показался ей самым прекрасным городом из всех, которые ей доводилось видеть.

Ей показали замок Тюильри, Елисейский дворец, собор Нотр-Дам де Пари, Мальмезон, отель де Билль, дворец Сен-Жермен и другие достопримечательности Парижа. В Лувре королева переходила от одного сокровища к другому и не обращала никакого внимания на невыносимую жару, от которой страдали прежде всего придворные французского императора. Одна придворная дама не выдержала и бросила в сердцах: «Сейчас отдала бы Венеру Милосскую за стакан холодного лимонада». Желание королевы не упустить ничего интересного заставило министра иностранных дел лорда Кларендона позаботиться о том, чтобы «неутомимая» королева имела все возможности удовлетворить свое любопытство.