Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы - Владимир Поликарпов Страница 81

Не укладывавшаяся в рамки «буржуазного» права кампания против «германской» собственности внешне до последней возможности оформлялась, прикрывалась использованием технических процедур продажных сделок. Как и при «отобрании» земельной собственности, при экспроприации промышленных заведений правительство лицемерно изображало удаление законных владельцев (под угрозой ликвидации) по-шишковски «добровольным» выходом — настолько добровольным, что если они уйдут, то «самые условия, вызвавшие необходимость закрытия сих предприятий, должны почитаться устраненными». В том же духе вся операция именовалась «приобретением ликвидируемого предприятия его совладельцами — русскими подданными».

Тенденция, направленная против собственнических прав нежелательных иностранцев, пробивала себе путь с такой силой, что руководила устремлениями даже тех сановников, которые из практических соображений сопротивлялись расправам с иностранными специалистами и признавали добросовестность работы «германских» фирм на армию и флот. Морской министр Григорович взял под свою защиту двух обвиненных в саботаже инженеров и вообще высказался против репрессий в отношении Всеобщей компании электричества и фирмы «Сименс — Шуккерт». Но тут же представил на рассмотрение правительства ряд общих мер, в том числе: 1) «предложить обществам переработать свои уставы» так, «чтобы и после войны хозяевами дела были безусловно русские участники предприятия, а иностранцы не могли бы иметь возможности направлять деятельность обществ по своему усмотрению», 2) «проекты переработанных таким образом уставов внести на общее собрание акционеров», 3) «если проекты эти не будут одобрены общим собранием акционеров, то наложить на эти общества секвестр».

В конце 1916 г. и Министерство торговли и промышленности предложило придавать ликвидации «германских» акционерных обществ видимость самореорганизации. Для этого «наличная группа» русских акционеров наделялась правом — «в тех случаях, когда нет никаких данных предполагать сохранение связи русских совладельцев с их компаньонами — подданными враждебных держав» — получить предприятие в свои руки путем устранения из состава акционеров «неприятельских» подданных. Предполагалось, что «наличные» акционеры («неприятельские», естественно, никак не могли оказаться в наличии) проведут «общее собрание», которое примет решение закрыть компанию и передать ее имущество специально создаваемому новому обществу, без участия прежних компаньонов из числа «вражеских» подданных. Такой способ перераспределения собственности и был утвержден Советом министров 10 января и Николаем II 28 января 1917 г.

Если сравнить эту процедуру с тем, как было оформлено при Александре III отчуждение Балтийского завода, то сходство очевидно: решение о ликвидации компании принимают сами владельцы, акционеры, так что почвы для последующей тяжбы с казной вовсе не возникает. Но видна и разница. Если при ликвидации компании Балтийского завода преобладание чиновников в составе «акционеров» было достигнуто коммерческим путем, приобретением акций, то теперь нужное решение общего собрания акционеров достигалось на основе, по сути, террористического «регулирования» его состава репрессиями против «германцев» и в условиях, когда нежелательным владельцам было отказано в судебной защите. Еще 9 февраля 1915г. Сенат принял «беспримерное в юридической летописи современных культурных государств» решение. Вопреки собственным законам и практике (времен Русско-турецкой и Русско-японской войн), вопреки Гаагской конвенции с ее Положением о законах сухопутной войны (1907) Россия официально лишила «неприятельских» собственников права судебной защиты.

Если правительство намеревалось взять предприятие себе, ему теперь уже не требовалось предварительно захватить большинство голосов акционеров. Этот акт часто оформлялся как «учреждение особого управления» предприятием, и, чтобы перетряхнуть по своему усмотрению состав его администрации, власть не испытывала нужды доказывать, что объектом воздействия является «неприятельское» заведение. Если хозяева из числа союзнических дельцов возмущались вторжением в свое право распоряжаться собственностью, власть это мало смущало. Совет министров 2 октября 1915 г. разъяснил, что, например, протестуя против якобы намечаемого секвестра «Русского а. о. электрических районных станций», французское посольство, оказывается, плохо разобралось в российских правовых тонкостях. Ни «отобрания» предприятия в казенное управление, ни «полного устранения собственника от заведования» им, как это бывает при секвестре, правительство не намечало. Предполагалось «сохранить наличных членов ныне существующего правления» с «включением в его состав правительственных чинов от заинтересованных ведомств». А значит, французам, бельгийцам, швейцарцам нечего волноваться: нет сомнений, что «имущественные интересы акционеров — подданных дружественных или нейтральных держав — найдут себе надлежащую оценку и достаточно внимательную охрану». Не стоит так уж держаться за именно тот состав правления, какой сформирован самими собственниками. Правительственные члены правления вводятся только для того, чтобы ведомствам быть в курсе дел общества. Их полномочий хватит лишь на то, чтобы приостановить те действия правления, какие они сочтут вредными.

В российском законодательстве до 1915–1916 гг. отсутствовало разработанное понятие секвестра. Когда с началом войны потребовалось обратить это оружие против «германских» фирм, начались недоразумения, поскольку не были определены ни порядок наложения секвестра, ни его «гражданские последствия» — не было «никаких указаний о силе договоров, имеющихся у предприятий, об отношениях секвестраторов к правлению и другим органам управления предприятием, о вознаграждении и пр.». Междуведомственное совещание, занимавшееся выработкой мер против германских и австрийских фирм, нашло, что имеющиеся старые нормы о секвестре (в Положении о местностях, объявленных состоящими на военном положении) страдают «крайней недостаточностью и неопределенностью». Они изданы были «в то время, когда, собственно, не имелось в виду… применение таковых (норм о секвестре. — В. П.) к предприятиям торгово-промышленного характера». К маю 1915 г. Министерство земледелия, на которое возлагалось заведование отобранной собственностью, подготовило «проект общих положений» о заведовании «секвестрованными имуществами, принадлежащими подданным воюющих с Россией государств», и он прошел шлифовку в совещании при Министерстве юстиции с учетом пожеланий торгово-промышленных организаций. Но практика опережала законодателей и заставляла пересматривать заготовленные проекты.

Ширившийся произвол затрагивал интересы не только «неприятельских» предпринимателей, но и «своих», и это особенно проявилось с созданием Особого совещания при военном министре («майское Особое совещание по обороне»; положение утверждено Николаем II 7 июня 1915 г.). Особое совещание пользовалось правом секвестровать предприятия, если их хозяева, кто бы они ни были, «по каким бы то ни было причинам» отказывались «от принятия или исполнения» военных заказов или вообще проявляли «неподчинение требованиям» военного министра. На эти предприятия теперь можно было ставить своих управляющих.

4 июля 1915 г. Особое совещание по обороне обсудило вопрос, что делать с секвестрованными предприятиями, и пришло к заключению, что их можно передавать в распоряжение тех общественных организаций и частных лиц, какие будут об этом просить. Возникало, однако, опасение, что отобранное имущество попадет в руки «не заслуживающих доверия лиц и организаций». Признав, что нужен специальный закон, определяющий порядок таких действий, совещание решило просить главноуправляющего землеустройством и земледелием А.В. Кривошеина по соглашению с министром торговли и промышленности подготовить законопроект о порядке управления секвестрованными предприятиями.