Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич Страница 81

– Вот тебе твердыня Монсальват, или Монсальвеш, – сказал Чудотворцеву Орлякин. – Об этом замке писал Вольфрам фон Эшенбах, о нем Доэнгрин поет в своей знаменитой арии. Здесь хранился святой Грааль… святая Грааль, быстро поправился он. – Присматривайся, запоминай! Здесь разыгрывалось действо о Граале, и здесь оно будет разыгрываться, когда ты его напишешь.

Орлякин с Чудотворцевым бродили по замку несколько часов. Уже вечерело, когда Орлякин напомнил, что пора возвращаться. Чудотворцев понял, что отсюда они поедут в Париж. Поездка в Пиренеи ограничивалась посещением этой развалины. И тут Платон не удержался.

– А могила моего отца… где-нибудь поблизости? – вдруг спросил он Орлякина.

– Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, – резко ответил Орлякин.

Можно было бы счесть эти слова дерзостью, если бы то не были слова Христа. Так ответил Христос человеку, собравшемуся идти за Ним, но вознамерившемуся сначала похоронить своего отца (Лука, 9:60).

Когда оба путешественника спустились с горы, Орлякин отпустил экипаж и предложил Чудотворцеву небольшую прогулку в сумерках, хотя совсем уже стемнело. Орлякин повел Чудотворцева по другой тропе, пологой (она пролегала в долине), но такой же заросшей. Видно было, что ходят по ней редко, но Орлякин знал тропу хорошо; минуя крупные горные камни в пыльной траве, он заботливо следил, чтобы и Чудотворцев не оступался. Прогулка потребовала времени. «Три мили от замка», – многозначительно уточнил Орлякин. Когда эти три мили были пройдены, перед ними возникла довольно большая, но аскетически строгая античная гробница в виде продолговатого параллелепипеда. Перед этой гробницей Орлякин остановился, не сомневаясь, что Чудотворцев тоже остановится. Гробница с виду была древняя, но Чудотворцев заподозрил, не ответ ли это на его вопрос о могиле отца. Но как понять подобный ответ? Орлякин принял выжидательную позу, поставив правую ногу на камень, торчащий из земли и напоминающий своими очертаниями уменьшенное подобие той же гробницы. Чудотворцеву показалось, что своей позой Мефодий копирует некий образец или первоисточник. Чудотворцеву не хотелось признаваться в том, что он не может вспомнить этого первоисточника, и, чтобы скрыть смущение, он все пристальнее всматривался в гробницу, пока на камне не проступили буквы, которых он не мог различить в темноте. Платон все равно не стал обращаться с вопросом к Мефодию и ждал, пока луна не выплыла из-за облачка. Тогда Мефодий услужливо чиркнул спичкой, как будто не догадался сделать этого раньше, и Чудотворцев прочитал надпись на гробнице:

«Et in Arcadia ego».

«Небезупречная латынь, – мелькнула у него мысль. – Римлянин сказал бы: „Et in Arcadia sum…“» Но филологическая придирка, мелькнув, сразу же забылась на долгие годы. Ее сменила другая мысль: Аркадия… Говорят, что Диотима мантинеянка, так как она владеет мантическим пророческим искусством, но ведь Мантинея как раз в Аркадии. И в Аркадии мистериальная любовь Диотимы? Et in Arcadia ego… Чье это ego, я? И при чем тут в предгорьях Пиренеев Аркадия?

– И кто же здесь похоронен? – не удержался наконец Чудотворцев.

– Этого, видишь ли, никто не знает, – снисходительно ответил Орлякин, явно подразумевая: никто, кроме него. – Разве что «Действо о Граали» прольет новый свет, – усмехнулся Арлекин, иронически кивая в сторону луны. И Чудотворцев заподозрил про себя, не есть ли эта гробница – ответ Орлякина на его вопрос, не увековечил ли m-r Methode таким классически загадочным образом память своего друга и возлюбленного, погибшего по его вине, не похоронен ли, короче говоря, в этой гробнице Демон Чудотворцев. Но мистериальный стиль недомолвок и угадываний не допускал прямого вопроса, и Платону Чудотворцеву оставалось только полагаться на «Действо о Граали», которое еще только предстояло написать и без которого ответа не будет.

Наутро Орлякин увез Платона в Париж, где подтвердилось: «Действо о Граали», как оно задумано Орлякиным, должно исполняться в замке, где оно в свое время совершалось, то есть в том самом замке, который они осматривали, и владелец замка, старый маркиз де Мервей, дед Изабели, будущей супруги доктора Вениамина Луцкого, не прочь продать замок, но Орлякин в данный момент не располагает нужной суммой денег, чтобы приобрести его. Сказав это, m-r Methode, по своему обыкновению, многозначительно замолчал, и Платон Демьянович вспомнил пенсию, выплачиваемую ему Орлякиным все эти годы аккуратнейшим образом. Неужели единственный наследник Киндиных капиталов упустит возможность поквитаться со своим благодетелем, да и сам Платон разве не заинтересован в «Действе о Граали» кровно, поскольку от этого «Действа…» зависит память или, кто знает… жизнь его отца? Требуемая сумма в несколько раз превышала всю сумму, выплаченную Орлякиным Платону за все эти годы, но Платон предложил ее Орлякину, и тот без колебаний принял ее: он давно привык добывать самыми неожиданными способами деньги, необходимые для его художественных проектов, на которых давно разорился. Чудотворцев распоряжался капиталом единолично, но дело было уже фактически в руках Олимпиады, и мысль о том, что она скажет, слегка тревожила Платона Демьяновича. Но нужно было ковать железо, пока горячо. Старый маркиз Ришар де Мервей ждал покупателей в своей более чем скромной парижской квартире. К своему удивлению, нельзя сказать, что неприятному, Платон Демьянович узнал, что замок покупается на его имя.

– А как же вы… ты… – пробормотал он, смущенно глядя на Орлякина. – Я бы не возражал…

– Полно, какие счеты между нами, – воскликнул m-r Methode. – Да и старик продает замок дешевле, узнав фамилию покупателя.

Платон Демьянович подумал, что маркиз – в прошлом тоже поклонник или друг Демьяна, и тем более удивился, увидев, что обозначен в договоре как Monsieur de Merveille (фамилия Чудотворцев – «Tchudotvorzev» – присовокуплялась в скобках).

– Помилуй, но какой же я «de Merveille»? – смущенно спросил Платон Демьянович.

– А кто же ты? Я просто перевел твою фамилию на французский язык, – объяснил m-r Methode. – Маркиз наслышан о восточно-европейской, скажем прямо, о русской ветви де Мервеев.

Платон Демьянович не сразу сообразил, что Monsieur перед его фамилией вместо обычной вежливой аббревиатуры «М» может означать принца королевской крови.

Старый маркиз никак не ждал, что найдется покупатель для давно развалившегося родового замка. Промотав несколько наследств, маркиз остро нуждался в деньгах, но мысль расстаться с родовым замком неприятно поразила его. Несколько утешило маркиза известие, что замок покупается, так сказать, однофамильцем, если не родственником, то сородичем по семейно-династическим соображениям. Глядя на Чудотворцева, маркиз прищурился и счел если не черты его лица, то высокий рост родовой приметой маркизов де Мервей. Чудотворцев тоже всматривался в маркиза. Маркиз был безупречно выбрит, иначе прямо-таки поражало бы его сходство со старым бородатым служителем, показывавшим замок. Очевидно, право многочисленных первых ночей, да только ли первых, не прошло бесследно для слуг и вассалов рода де Мервей. Маркиз без обиняков подписал договор о продаже, торжественно пожал руку новому владельцу и выразил удовлетворение по поводу того, что замок остается в родственных руках (dans les mains germaines). Впрочем, Чудотворцев не получил никаких документов на владение замком. Они остались у Орлякина вместе с доверенностью на управление замком, которую Чудотворцев немедленно ему выдал.