Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга - Юрий Щеглов Страница 80

Вскоре «Кондор» утратил добровольческий статус и превратился в обыкновенное воинское подразделение, открыто пренебрегающее европейскими конвенциями, которые устанавливали законы ведения войны. В сущности, летчики «Кондора» одержали победу над республиканцами, овладев голубым небом и атакуя плохо оснащенную и подорванную мятежом и идеологическими конфликтами правительственную армию с воздуха. Интербригадовцы не имели понятия о ПВО, не умели обращаться ни с зенитками, ни с зенитными пулеметами, не владели техникой пилотирования истребителей и бомбардировщиков.

Перед началом Второй мировой войны — в 1939 году — Гитлер шумно и торжественно отпраздновал возвращение легионеров в Германию. Триумфальные парады прошли в Гамбурге и Берлине. «Кондор» превратился в регулярную часть вермахта. Появились и самолеты марки «кондор», на которых охотно летали высшие чины люфтваффе и фашистского руководства.

Возвращение советских летчиков и советников никто не отметил. Многие без пересадки отправились в тюрьмы и лагеря. Других Сталин расстрелял. Долгое время «испанцы» предпочитали не вспоминать о своем участии в событиях на Пиренейском полуострове. Каперанг ничего не придумывал: об этом говорить запрещалось.

Еще одна советская республика

— Не надо было затеваться в пряталки ни с Гитлером, ни с Чемберленом, — повторил в тихом азарте Каперанг. — Надо было их долбать открыто — тогда бы испугались больше. А так Испанию отдали, в Финляндии десятки тысяч своих загубили, только обозлив финнов. Если бы не финская, то Гитлер еще бы подумал — стоит ли надеяться на блицкриг? Нет, додолбать надо было их в Испании. Не уступать, не сворачивать помощь! Стрелять в гадов из всех стволов. Шкуру с себя содрать, а не позволить Франко сожрать республиканцев. Лечь костьми! Тогда весь мир поднялся бы горой за нас! За Коминтерн! Те же марокканцы. И никто бы не побоялся какого-то Гитлера. Мы считали его временной фигурой. Временной! Весь мир был за нас! — твердил Каперанг в каком-то наивном и болезненном упоении. — Свернули бы башку троцкистам и анархистам, и стала бы Испания советской! Ей-богу, не вру! Советской! И никаких! Понимаешь, в чем тут суть?! Испанцы мечтали стать русскими! Это ж надо добиться такого! Недаром простые люди Мадрида выходили на демонстрации с лозунгами: «Долой Испанию, долой Франко! Да здравствует Россия!», «Да здравствует Сталин!» и «Наша столица — Москва!» Интербригады нас бы поддержали. Как балтийские матросы поддержали Ленина в 17-м году.

К своему стыду, я долго верил Каперангу, хотя он говорил чистейшую правду насчет лозунгов и настроения части испанцев. Что нужно было пережить в душе испанцу, выбрасывая над собой стяг с призывом: «Долой Испанию! Моя столица — Москва!». Я поверил в правоту Каперанга и мучился его правотой. Конечно, если бы республиканцы одержали верх над Франко, Гитлер не сумел бы так стремительно осуществить захват Европы. Выбив из слабой и ненадежной цепи Испанию, фюрер развязал себе руки. Вторая мировая война началась бы позже и при иных исходных обстоятельствах и в иных условиях. Те, кто, вроде эмигрантского писателя Суворова-Резуна, пытается доказать, что фюрер просто опередил Сталина и что вождь не сегодня-завтра нанес бы по Германии превентивный удар, по сути оправдывают нацистское руководство и не учитывают поражение в Испании. Неудачи в войне с Маннергеймом корнями уходят в испанскую драму, которая поглотила и интеллектуальные силы Европы и Америки, похоронив надежды. История не имеет сослагательного наклонения, и она, как в шахматной игре, не возвращает хода назад. Несовершенное обсуждается, но не принимается во внимание. Система Сталина была агрессивной и в чем-то одинаковой с гитлеровской. Но теория упреждающих действий лишь внешне подтверждает выраженную мысль. Констатация факта не требует ложной поддержки. Агрессивная система способна поступать осторожно и осмотрительно. Система проявила себя полностью именно в Испании, когда посеяла раздор между интербригадами, показав истинные намерения ВКП(б): захватить власть и передать ее Сталину. Партийные массы хотели только этого. Вот почему они испанские события воспринимали с невероятным восторгом. Гражданская война на Пиренеях начиналась как война за мировое господство Сталина. Вождь, дуче, фюрер, каудильо сплелись в тугой узел. Интербригадовцы, несмотря на руководящую роль сталинистов, не пожелали отдать себя под ярмо коммунизма. Они оставались свободными людьми. И как бы ни старался Эренбург представить в романе «Что человеку надо» анархистов разрушающим началом, как бы ни стремился Кольцов унифицировать идеологию сопротивления Франко и фаланге, к каким бы маневрам ни прибегал Ларго Кабальеро, а затем Хуан Негрин, западный демократический фермент в рядах интербригадовцев оказался сильнее. Хемингуэевский Роберт Джордан ничего не искал для себя в Испании, ничего он не искал и для Америки. Его коминтерновское и интербригадовское бескорыстие несомненно. Джордж Оруэлл — человек странного для нас социально-общественного происхождения и прошлого — очутился в рядах интербригад по велению сердца, а не по приказу правительства. В Испании он искал справедливости. И им довольно быстро овладело разочарование, а разочарование всегда приводит к расколу, распаду и отступлению. Оруэлл признал невозможность больше защищать республику, в которой взяли вверх просталинские элементы. Он не хотел примириться с существованием и господствующим положением Андре Марти. Трудно винить его в измене идеалам.

— Бить их надо было в кровь, особенно троцкистов, — говорил с надсадным возбуждением Каперанг. — Это они вопили на митингах, что мы, большевики, прервали революционный процесс и хотим захватить Испанию. Интербригадовцы им не верили, иначе они бы не пробирались всеми правдами и неправдами на Пиренеи. Бить их надо было в кровь! Троцкий хотел поселиться в Барселоне! Уничтожать их надо было, как крыс!

Спустя много лет я понял сложность и тугую запутанность испанского узла. Да, республиканцы и интербригадовцы были обречены.

— У фалангистов и Франко имелись свои проблемы, но чего отнять у них нельзя — единства, хотя и они склочничали немало. Но когда дело касалось борьбы с республиканцами, споры в Бургосе утихали. А у нас — черт-те что! Одна Барселона чего стоила! Если бы одержали верх ПОУМ и троцкисты, Франко бы их вышиб из Испании на другой день!

Я не имел понятия о ПОУМе и долго думал, что так зовут какого-то плохого и враждебного Каперангу политического деятеля. Троцкий — знакомый человек. Но я никак не мог сообразить, зачем ему Испания. А Барселона оставалась на десятилетие белым пятном, таинственной загадкой. Прозрение наступило нескоро, и я не избавился от барселонского расстрельного ожога до сих пор. Будто ружья наполеоновских гренадеров выстрелили в меня, как в крестьянина на Принсипе Рио — в упор!

Но я выжил, а Каперанг нет. Стреляли на Принсипе Рио в него. И вот он лежит передо мной, как гверильяс, в белой рубашке, раскинув руки, на белоснежной постели в Стационаре Лечсанупра, и черное кровавое пятно расползается по широкой и мощной груди, в которой угасло сердце.

ЧАСТЬ 3
Красная звезда

Под Батайском