Петр Великий и царевич Алексей - Дмитрий Иловайский Страница 8

На следующий же день после вручения письма Екатерина родила сына, которому дано было, так же как и сыну Алексея, имя Петра. Этот следующий день тоже возбуждает вопрос, был ли объявлен действительный момент рождения? Или Петр и Екатерина почему-либо надеялись, что на сей раз родится не дочь, а сын?

Как громом был поражен отцовским письмом царевич, рождение брата смутило его еще больше, Он стал советоваться со своими доверенными лицами. В эту петербургскую эпоху его жизни наиболее доверенным у него лицом был Александр Кикин, незадолго попавший в опалу, но прощённый царем по ходатайству Екатерины и теперь состоявший на службе при сестре государя царевне Марье Алексеевне. Другим благоприятелем Алексея являлся князь Василий Владимирович Долгорукий. Третьим близким лицом — старый его учитель Никифор Вяземский. Все они более или менее советовали полное смирение пред волею отца и письменное отречение от престолонаследия.

«Давай писем хоть тысячу, — говорил князь Долгорукий, — ведь это не запись с неустойкою, как мы (бояре) прежде сего меж себя давывали». Алексей просил князя Долгорукого и графа Федора Матвеевича Апраксина ходатайствовать перед царем, чтобы тот дозволил сыну спокойно прожить в своих имениях. Несчастный думал, что отцу нужно только его отречение от престолонаследия. В этом смысле он спустя три дня после погребения жены подал отцу челобитную, в которой ссылался на свою «непотребность» и слабость умственную и телесную, а потому отрекался от наследия, и тем более, что у него, слава Богу, уже есть брат. Детей своих вручал в царскую волю, а себе просил только пожизненного пропитания. Близкий к Петру князь Василий Владимирович Долгорукий уведомил Алексея, что имел разговор с царем об ответном письме и будто бы тот остался им доволен. Однако князь прибавил, что на сей раз ему удалось спасти царевича. «Я тебя у отца с плахи снял», — загадочно говорил Долгорукий.

После того некоторое время царь как бы оставлял Алексея в покое. Очевидно, он раздумывал, колебался и не принимал еще окончательного решения. В ноябре после слишком усердного служения Бахусу на именинах адмирала Апраксина Петр так опасно заболел, что 2 декабря причастился святых тайн. Министры и сенаторы не отлучались и ночевали во дворце. Но Кикин дошел до такой подозрительности, что не верил в серьезную болезнь и внушал царевичу, будто отец притворяется, т. е. преувеличивает опасность. Разумеется, такое притворство приписывалось намерению узнать, как будут вести себя сын и его приверженцы ввиду близкой кончины отца. Как бы то ни было, царь оправился и на Рождественский праздник вышел в церковь.

19 января следующего 1716 года Петр вручил сыну второе, еще более грозное послание, озаглавленное «Последнее напоминание еще». Тут он изъявляет неудовольствие на неудовлетворительный ответ сына, который ссылается только на свою телесную слабость, а молчит о своей неохоте. Клятве его верить нельзя, да если бы и захотел ее хранить, «то возмогут склонить и принудить большие бороды, которыя, ради тунеядства своего, ныне не в авантаже обретаются». Затем идут опять упреки, что сын не помогает в печалях и трудах отцу, не жалеющему для народа своего здоровья, и после него, конечно, будет «разорителем» его дел. Нельзя оставаться «ни рыбою, ни мясом». Или пусть изменит свой нрав и будет достойным наследником, или да будет монахом. В заключение царь требовал немедленного и решительного ответа, в противном случае грозил поступить с сыном «как с злодеем». Все те же неуловимые казуистичные требования, но теперь по крайней мере ясно высказывалось намерение царя запереть сына в монастырь и тем отрезать ему путь к наследию престола. Приверженцы Алексея, и особенно Кикин, внушали ему, что «ведь клобук не гвоздем прибит к голове» и что духовенство («большие бороды», по выражению Петра) может впоследствии разрешить его от монашеских обетов, только надо своевременно предупредить своего духовника и старшего архиерея, что пострижение это невольное. Внушали, что монастырь даже представляет безопасное убежище, в котором можно укрыться до поры до времени.

Алексей на другой же день ответил короткой запиской, в которой изъявил желание монашеского чина и просил «о сем милостивого позволения». Краткость письма оправдывал своею болезнию. Покорность сына и готовность исполнить отцовскую волю ставили Петра в некоторое затруднение относительно вопроса, как поступить, и тем более, что в это время царь собрался во второе свое большое путешествие за границу. Перед отъездом он навестил Алексея, лежавшего в постели под предлогом болезни, и спрашивал об его «резолюции». Царевич клялся, что желает постричься. Но пострижение, по-видимому, не удовлетворяло ни царя, ни его подстрекателей, т. е. Екатерину и Меншикова. Он милостиво дал сыну полугодовой срок, чтобы тот мог еще подумать и затем написать о своем окончательном решении.

Любопытно, что во всех этих переговорах отца с сыном не было и помину о новорожденном внуке как будущем возможном наследнике русского престола. Ясно было, что и сын, и внук устранялись, чтобы перенести наследие на другого сына, только что рожденного от второго брака, т. е. на Петра Петровича. Конечно, в непосредственной связи с сим намерением 15 ноября 1715 года издан был царский указ, который всякому отцу предоставлял право назначать себе наследником любого из сыновей, невзирая на старшинство.