Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин Страница 8

По мнению генерала Федора Винберга, с 80-х годов XIX века «Академия стала походить на дореформенную бурсу. Сильно развивавшаяся конкуренция между учащимися развращала нравы как обучаемых, так и обучающих. Качественный уровень профессорского персонала стал сильно понижаться. Во взаимных отношениях стали все чаще наблюдаться не достойные военной среды заискивание, искательство, интриги, карьеристические происки… Создавался тип выскочки-честолюбца… Создалась среда, в которую легко могли проникнуть масонские влияния — гораздо легче, чем в строевой состав армии, огражденный корпоративным духом полковых традиций».

Провалы подобного обучения сказались уже в русско-японской войне. Никаких должных выводов сделано не было, на те же грабли русская армия наступила и в Первую мировую войну. Уже перед самым отречением в 1917 году сам император Николай II в частной беседе заявил, что «после войны Генеральный штаб ответит ему за все». Вскоре отвечать стало некому. Военная мысль России дряхлела вместе с самими преподавателями Академии.

Обучение в Академии было рассчитано на три года. Первые два — лекции, третий год — самостоятельные работы в различных областях военного дела — защита трех диссертаций, достававшихся по жребию.

Следует добавить, что шиковать слушателям также не приходилось — содержание в столице им было определено в 81 рубль в месяц. Тут уж точно не до гулянок, только учебники. Непрекращающаяся борьба за существование.

Учеба давалась так тяжко, что именно Деникин оказался в числе отсеянных после первого курса, набрав на экзамене по истории 6,5 балла при проходном 7 (по 12-балльной системе). Стиснул зубы от обиды, вернулся в бригаду, но на следующий год вновь поступил, став 14-м по оценкам из 150 абитуриентов.

Кстати, сложность обучения и, по некоторым данным, «бестактность, допущенная начальником Академии» (на тот момент Генрих Леер) привели к отчислению из нее в 1893 году со второго курса другого будущего лидера Белого движения — Петра Краснова. Его тоже сложно было обвинить в нерадивости — в 1888 году он окончил 1-е Павловское военное училище по первому разряду с занесением на мраморную доску за блестящие успехи.

Возможно, тяжесть обучения повлияла на политические взгляды Деникина, которому попросту некогда было вдаваться в крамольные мысли. «В академические годы сложилось мое политическое мировоззрение. Я никогда не сочувствовал ни «народничеству» (преемники его — социал-революционеры) — с его террором и ставкой на крестьянский бунт, ни марксизму — с его превалированием материалистических ценностей над духовными и уничтожением человеческой личности. Я приял российский либерализм в его идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма. В широком обобщении это приятие приводило меня к трем положениям: 1) конституционная монархия, 2) радикальные реформы и 3) мирные пути обновления страны.

Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии».

По результатам обучения окончивший академию по 1-му разряду штабс-капитан Деникин был причислен к вожделенному числу 50 офицеров, которые должны были служить в Генштабе, однако его, как не имеющего поддержки среди власть имущих, вместе с тремя другими офицерами попросту выбросили из списка под надуманным предлогом. Тогда сын крепостного пошел по самому осуждаемому во все времена пути — подал жалобу на Высочайшее имя, вызвав гнев самого военного министра Алексея Куропаткина. В результате интриг, ходатайств командования Варшавского округа, апелляций к царю и пр. в Генштаб взяли всех исключенных… кроме Деникина. Куропаткин был человеком злопамятным. Им еще предстоит встретиться уже на полях сражений русско-японской войны, где вся убогость и отсталость Академии будут обильно политы океанами русской солдатской кровушки.

А уже через два года, когда Деникин вернулся служить в свою бригаду в Беле, где проходил штабной ценз, произошло нечто почти сказочное. То ли от отчаяния, то ли из-за нахлынувшей обиды он написал личное письмо Куропаткину, в котором изложил всю неприглядную историю своего отлучения от Генштаба. Честно, без утайки и эмоций. А через несколько месяцев, в канун 1902 года, получил от своих друзей из Варшавы телеграмму, адресованную «причисленному к Генеральному штабу капитану Деникину», с сердечным поздравлением.

«Из Петербурга мне сообщили потом, как все это произошло, — писал Деникин. — Военный министр был в отъезде, в Туркестане, когда я писал ему. Вернувшись в столицу, он тотчас же отправил мое письмо на заключение в Академию. Сухотин в то время получил уже другое назначение и уехал. Конференция академии признала содержание письма вполне отвечающим действительности. И ген. Куропаткин на первой же аудиенции у государя, «выразив сожаление, что поступил несправедливо», испросил повеление на причисление мое к Генеральному штабу».

Весьма сказочно, но вряд ли сам Деникин правильно понял, почему Куропаткин принял решение, полностью противоположное собственным же интригам. Генеральская совесть тут ни при чем. В таких чинах совесть костенеет вместе с дубленой шкурой военного, о ней уже не думают. Просто министр был хоть и интриган, но не дурак, и понимал, что с Востока идет не свет, а гроза в виде резко усилившейся Японии, разбившей Китай и зарившейся на Корею. На Западе тучей нависает Германия, сколачивающая альянсы против своих традиционных врагов — Англии и Франции. России в будущем пожаре в любом случае предстоит непосредственное участие, если она желает сохранить статус великой державы и голос в мировом разделе. Подавление восстания ихэтуаней («боксеров») в Китае в 1900 году показало, что русская армия обладает множеством недостатков при маневрах на обширном театре военных действий.

Командовать же войсками в будущих войнах предстоит не ловким прощелыгам-пенсионерам вроде Сухотина, а вдумчивым и упорным военным вроде молодого упрямца Деникина («генштабовская история» показала, что упрямец еще тот).

Летом 1902 года капитан Антон Деникин был переведен на службу в Генеральный штаб с назначением старшим адъютантом при штабе 2-й пехотной дивизии в Брест-Литовске.