Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940–1945 - Рейнхольд Эггерс Страница 8

После дневного построения 12 апреля 1941 года выяснилась пропажа французского офицера – первый заключенный ускользнул из Кольдица. Мы проверили лица всех узников лагеря с помощью их удостоверений личности – процедура длинная и сложная. Фотографии на них были по крайней мере годовой давности. Многие офицеры теперь носили бороды, а тогда просто усы. Узнать их было не так-то просто.

Наконец мы добрались до буквы «Л», и оказалось, что пропавшим являлся лейтенант Лере. ЛО-1 подал донесение – даже он не нашелся что сказать веселого о «Dicke Zigarre» или «выговоре», который получил от коменданта. В дело вмешалось Generalkommando ^[9] Дрездена. Их абверштелле ^[10] спросили: «Когда убежал пленный, как он выбрался из лагеря, во что он был одет?» Мы не знали. Мы дали лейпцигской полиции описание и сообщили, что, поскольку этот человек – француз, он, скорее всего, отправится на юго-запад. ОКБ в Берлине хотело знать: «Как убежал офицер? Кто был ответственным, был ли он наказан – как? Что мы сделали, чтобы предотвратить подобные побеги в будущем?» Мы могли ответить не на все эти вопросы. ЛО-1 был жестоко опозорен.

Мы предположили, что Лере забрался на крышу и спустился по громоотводу по внешней стене здания, не попав в поле зрения караула. Мы обнесли отдельные участки крыши и дымоходов проволокой. Мы увеличили число мощных прожекторов. Но даже это, два года спустя, заключенные обратили себе на пользу.

В последний день апреля мы провели свою ежемесячную вечеринку в столовой. На этот раз нашими гостями стали партийные чиновники, местный мэр и несколько представителей городского совета. Вечеринка затянулась. ЛО-1 был в плохом состоянии. Он понимал, что серьезное дело, побег, повисло на нас.

Повсюду ситуация накалялась. Война смещалась с запада на восток, в Грецию, Крит, а оттуда – в Россию.

Наутро после вечеринки ЛО-1 не появился. Сначала комендант даже не заметил его отсутствия, но он не вышел и к обеду.

А на следующий день грянул гром. Всем было приказано собраться в столовой в 12 часов. Там комендант выложился на полную. «Один заключенный из-за этого побега сделал изо всех нас дураков. Теперь дураков делают из себя некоторые из вас. Пленные играют с нами. Мы отвечаем за них и за их содержание в заключении, и все же никто не может сказать когда, где или как этот французский офицер сбежал. Убежавший заключенный – брешь в нашей национальной системе обороны, а также в системе обороны Кольдица, а значит, двойная опасность для всех нас. Относитесь к исполнению своего долга внимательнее. Тогда вам будет что отметить. С этих пор выпивать после полуночи в столовой запрещено. Свет выключается в час».

Мы по-прежнему подозревали британскую столовую. Один из унтер-офицеров сообщил, что однажды ночью, очутившись во дворе, он видел какое-то движение в той стороне. К несчастью, он страдал близорукостью. (Пленные скоро тоже об этом узнали.) Он не был абсолютно уверен в том, что видел и кого видел.

Не смастерили ли себе заключенные ключи к замкам, которые мы запирали каждую ночь? По мере того как шло время, становилось все более и более очевидным, что ни один замок в Кольдице в действительности не был надежен. Мы продолжали находить людей в предположительно закрытых и запертых комнатах, из которых потихоньку, как мы стали замечать, исчезал мелкий инвентарь. Одеяла исчезали с чердаков. Ничто не было в безопасности. Позже мы обнаружили, что главными «взломщиками» были лейтенант Сурманович, лейтенант О'Хара, лейтенант Гиг и голландский офицер капитан ван Доорнинк, – по одному из каждой основной национальной группы.

В то время, а именно весной 1941 года, замок наполовину пустовал. Некоторые этажи были полностью лишены обитателей – то есть постоянных обитателей. Пленные тогда занимали три этажа с каждой из двух сторон внутреннего двора. С третьей, или северной, стороны помещалась часовня с двумя этажами надстроек, в тот год пустующими. На южной стороне разместились здания только в один этаж, позади которых возвышалась стена немецкого внутреннего двора высотой в четыре этажа. В качестве контрмеры мы убрали оттуда решительно все, что могло быть использовано как подсобный материал при побеге (мебель, доски, матрасы и пр.).

Было 8 мая 1941 года. С десяти часов утра ординарцы дюжинами сносили соломенные матрасы вниз со склада на чердаке, складывали на повозку, отвозили в город и там сваливали в кегельбане. С одиннадцати тридцати до часу дня был перерыв на обед. Затем работа возобновилась.

Около двух часов немецкий унтер-офицер, надзирающий за транспортом, пятясь назад, споткнулся о матрас, лежащий на земле. Почувствовав что-то твердое, он пнул его ногой и вскрыл. Внутри в гражданской одежде лежал лейтенант Хайд-Томсон. Проинформировали офицера службы охраны, и он приказал Sonderappell ^[11]. Горнист проиграл наш сигнал сбора, «Kartoffelsupp» ^[12], для немедленного-то построения! Пропал один британский офицер, лейтенант Питер Аллан. Мы немедленно отправились в кегельбан в центр города, где нашли пустой соломенный матрас и открытое окно. Птичка вылетела из клетки.

Несколько дней спустя мы получили телеграмму от полицейского управления в Вене. Они поймали Аллана. Аллан хорошо говорил на немецком языке – до войны он учился в Иене. Как он попал в Вену, мы так никогда не узнали. Очевидно, благодаря хорошему владению языком часть пути он проехал на перекладных, часть прошел пешком. В город он вошел истощенным после примерно десяти дней ходьбы и отправился к американскому консулу. Некоторые члены личного состава в консульстве были немцами. Аллан попросил о встрече с консулом. Но его американский выговор оказался не таким хорошим, как немецкий, и секретарша-немка заподозрила неладное.