Двенадцать минут любви - Капка Кассабова Страница 8

(Пауза. Новичку в помощь: не спрятанные ступни — своего рода жест доверия. Открытый носок как будто говорит партнеру: «Вот, я показываю тебе свой палец на ноге, и, быть может, он тебе понравится. Я доверяю тебе и надеюсь, что ты не наступишь и не сорвешь мне ноготь». Обнаженный большой палец в танго — все равно что бикини в пляжной моде. Ну а степень откровения варьирует, доходя до кульминации в виде босоножек на шпильке высотой от семи до девяти сантиметров с несколькими ремешками — что сопоставимо со стрингами. В первый год занятий при большом желании можно позволить себе туфли с полуоткрытым носком, босоножки же — самоубийство).

Музыка здесь отличается от той, что на милонгах в Окленде. Никаких признаков Пьяццоллы, зато час за часом я слышу традиционные оркестры — как правило, с четырьмя бандонеонами — привет из 1930–1940-х годов. Ближе к полуночи танцпол наводняется людьми, но по-прежнему ко мне никто не приближается.

С безучастным лицом сижу за столиком, потягивая колу и взращивая внутренние комплексы: «А вдруг я не котируюсь здесь, в королевстве зорких мужчин и вспыльчивых женщин? Или тут из принципа не танцуют с чужими? Может, ганчо и сакады, которые я отрабатывала, — все зря, и мне никогда не станцевать с аргентинцем?» Настроение мое неумолимо падает, что естественно для девицы, подпирающей стену на танцевальном вечере.

И вдруг, с началом новой танды, когда старые пары расходятся и складываются новые, я ловлю на себе взгляд. Мужчина кивает мне, или это просто дружеский жест? А может, у него тик? Но тут он наклоняет голову более явно, и это точно приглашение на танец. Первое в жизни кабесео! Мое сердце отчаянно колотится.

Мы встречаемся на подходе к танцполу, который кажется чересчур заполненным, чтобы вместить еще и нас. Он что-то говорит на испанском, но, увидев, что я не понимаю, переводит:

— Весь вечер я искать ваш взгляд.

На вид лет тридцати пяти, невысокого роста, с подстриженной бородкой и крепким мужским запахом, — человек, которого я не забуду никогда, хотя уже через полчаса он уйдет из моей жизни. Но это поворотный момент. Я невыразимо счастлива стоять, а не сидеть, танцевать, а не ждать.

Не могу сказать, хороший ли он танцор, так как делает он что-то непривычное. Сильно прижавшись, он просто аккуратно ведет меня кругами, потрясающе попадая в музыку, ни разу не наткнувшись на другие пары. Потом мягко переходит на маленький шаг, а я без труда подхватываю, но названия фигуры не знаю.

Что это? Простое движение, но точно не сакада или ганчо. И вниз не посмотришь, ведь между нами почти нет зазора. Это беспокоит меня, я чувствую, как пот струится по спине. Аргентинец не останавливается, не комментирует мой танец и не дает инструкций, как мы привыкли в Окленде («двойная сакада, ганчо, согни ногу, поставь ступню вот сюда, да не сюда, нет-нет, не так»). Он просто танцует, а я пытаюсь следовать за ним. Постепенно, пусть и на секунды, волнение стихает, и на смену приходит новое чувство, такое же, как и в объятиях Карлоса Риваролы, — наслаждение от блаженной простоты аутентичного аргентинского танго. В нем все двигаются под музыку, а не параллельно ей, что очень важно, если вы новичок и ваша музыкальность целиком зависит от того, кто ведет.

Взвинченная, жду, что партнер покинет меня после первой композиции или обычной танды из трех песен. Ничего подобного. Следует второй сет, за ним третий. Во время шумных кортин мы пытаемся общаться, но скоро темы для разговора и словарный запас иссякают. («Откуда вы?» — «Новая Зеландия». — «О». — «Но вообще-то я родом из Болгарии». — «О, первый раз в Буэнос-Айресе?» — «Да». — «Нравится?» — «Да». — «Здорово». — «Да».) Поэтому в перерывах мы просто стоим и улыбаемся друг другу в ожидании нового танца. Но даже когда мелодия начинает звучать, мы не возобновляем танец немедленно. Этикет требует, чтобы пары беседовали еще немного после того, как заиграет музыка, — дань временам, когда уважаемые дамы приходили на милонги в сопровождении компаньонок или наставниц, и единственная возможность поговорить с мужчинами представлялась только во время кортин, и, понятное дело, общение пытались продлить по максимуму.

В конце третьей танды он вытирает пот со лба и произносит: «Спасибо. Я бы хотел станцевать с вами еще».

А может быть, он сказал: «Больше не буду танцевать с вами». Трудно не запутаться в языковых тонкостях. Я благодарю в ответ. Честно признаться, мне хочется расцеловать его за то, что он нарушил мою нетронутость своим приглашением, показав другим мужчинам, что я «в деле».

Одного танца достаточно, чтобы попасть в обойму, и в ту ночь я больше не присела. Меня приглашают мужчины разного возраста, и с каждым из них мы исполняем те же самые небольшие, базовые, но доставляющие такое наслаждение шаги. Наконец я выясняю, что этот таинственный и очень распространенный здесь шаг называется хиро.

И означает просто поворот или вращение. Слегка закручивая бедра, женщина делает шаг назад и двигается вокруг оси своего партнера, огибая его в три шага. Пока он поворачивается, она как будто тихонько напевает ему, без слов рассказывая о себе и о том: неважно, что было раньше, сейчас она с ним. Хиро — одна из основных и знаковых фигур в танго, и, кроме того, она часто используется в аргентинском вальсе.

Я не узнала этот элемент, хотя мы и разучивали его в Окленде. Почему? Потому что нам преподавали размашистое, «сценическое», широкое хиро. А здешнее, адаптированное хиро приспособилось к небольшому заполненному танцполу, так чтобы никто не задевал друг друга. И в нем лица и грудь партнеров всегда обращены друг к другу, а не плывут параллельно, словно корабли в ночи, как я делала это раньше.

До этого вечера я не взаимодействовала ни с кем из своих партнеров. Я использовала их, чтобы они не дали мне упасть, и сама была нужна им для тех же целей. И, как всякий неофит в танго, училась шагам и движениям, а не языку близости.

Когда милонга иссякает, я бреду обратно в отель в состоянии блаженного истощения. Пот и адреналин затуманивают взор, поэтому до конца я еще не понимаю, что произошло, но чувствую, что моя танцевальная жизнь уже не будет прежней.

На следующий день, в пятницу, отправляюсь на милонгу под названием La Viruta. Безумно популярное место с богатой историей — настоящая жемчужина в короне городского танго. Огромный зал забит людьми, оркестр играет восхитительную музыку, действие происходит дотемна, точнее досветла. А если захотите, прямо здесь вы можете позавтракать медиалунами ^[3] в шесть утра — и продолжить танцы.

Раньше здесь располагалась Армянская община, о чем напоминают висящие на стенах памятные таблички и дух ностальгии, витающий везде, где собираются люди, оторванные от дома. Но именно здесь я впервые познаю момент абсолютного танцевального счастья.

Как ни странно, оно приходит в образе маленького, пузатого, лысого мужчины в сером костюме. Он стоит у бара и посылает мне почтительное кабесео. Торопясь присоединиться к нему, я едва не переворачиваю стол.