Шарль де Голль. Военные мемуары. Том 1. Призыв. 1940-1942 - Шарль де Голль Страница 8

В этот период я был назначен секретарем Высшего совета национальной обороны — постоянного органа при премьер-министре, ведавшего подготовкой к войне государственного аппарата и всей нации. С 1932 по 1937, при четырнадцати различных правящих кабинетах, я принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны. В частности, я ознакомился с планами обеспечения безопасности и ограничения вооружений, которые были предложены в Женеве соответственно Андре Тардье ^[38] и Полем-Бонкуром ^[39]. Я готовил материалы, необходимые для принятия правительством Думерга ^[40] решения по изменению внешнеполитического курса в связи с приходом в Германии к власти Гитлера. Мне пришлось бесконечное число раз переделывать проект закона об организации государства во время войны. Я занимался разработкой мероприятий по мобилизации гражданских административных органов, различных отраслей промышленности, коммунального обслуживания. Выполнение этих обязанностей, участие в совещаниях, общение с различными политическими деятелями позволили мне убедиться в огромных возможностях нашей страны, но в то же время — в немощи и неэффективности ее государственного аппарата.

Эта область отличалась отсутствием какой бы то ни было устойчивости. Я вовсе не хочу сказать, что людям, которые здесь трудились, не хватало умения или патриотизма. Напротив, во главе министерских кабинетов я видел, несомненно, достойных, а порою и исключительно талантливых людей. Но особенности самого политического режима сковывали их возможности и приводили к напрасной трате сил. Молчаливый, но отнюдь не безучастный свидетель всех перипетий политической жизни Франции, я наблюдал, как постоянно повторяется одна и та же игра. Едва приступив к исполнению своих обязанностей, глава правительства сразу же сталкивался с бесчисленным количеством всевозможных требований, нападок и претензий. Всю свою энергию он безрезультатно тратил на то, чтобы положить им конец. Со стороны парламента он не только не встречал поддержки, но напротив, последний строил ему различные козни и действовал заодно с его противниками. Среди своих же собственных министров он находил соперников. Общественное мнение, пресса, отдельные группировки, выражавшие частные интересы, считали его виновником всех бед. При этом все знали — и он в первую очередь, — что дни его пребывания на посту главы правительства сочтены: продержавшись несколько месяцев у власти, он вынужден будет уступить свое место другому. В области национальной обороны подобные условия препятствовали выработке стройного плана, принятию обдуманных решений и осуществлению необходимых мероприятий, которые в своей совокупности составляют то, что называется «последовательной политикой».

Вот почему высшие военные кадры, лишенные систематического и планомерного руководства со стороны правительства, оказались во власти рутины. В армии господствовали концепции, которых придерживались еще до окончания Первой мировой войны. Этому в значительной мере способствовало и то обстоятельство, что военные руководители дряхлели на своих постах, оставаясь приверженцами устаревших взглядов, принесших им в свое время славу.

Идея позиционной войны составляла основу стратегии, которой собирались руководствоваться в будущей войне. Она же определяла организацию войск, их обучение, вооружение и всю военную доктрину в целом.

Предполагалось, что в случае войны Франция мобилизует свои резервы и сформирует из них максимальное количество дивизий, предназначенных не для маневрирования, наступления и развития успеха, а для того, чтобы удерживать оборонительные участки. Предполагалось, что эти дивизии займут позиции вдоль франко-бельгийской границы, при этом исходили из того, что Бельгия будет нашим союзником, и на этих позициях будут ждать наступления противника.

Что касается таких танков, самолетов, орудий на механической тяге с круговым обстрелом, которые в последних сражениях мировой войны показали свою пригодность для нанесения внезапных ударов и осуществления прорыва фронта и мощь которых с тех пор непрерывно возрастала, то их собирались использовать лишь для усиления обороны или, в случае необходимости, для восстановления линии фронта с помощью местных контратак. В связи с этим определялись и соответствующие виды вооружения: тихоходные танки, вооруженные легкими малокалиберными пушками и предназначенные для сопровождения пехоты, а отнюдь не для стремительных и, главное, самостоятельных действий, и истребители для защиты воздушного пространства. В то же время бомбардировочная авиация была слаба, а штурмовики полностью отсутствовали. Артиллерийские орудия с узким горизонтальным сектором обстрела, приспособленные для ведения огня с определенной позиции, были плохо пригодны для передвижения по любой местности и для ведения кругового обстрела.

К тому же заранее предполагалось, что фронт пройдет по линии Мажино ^[41], продолжением которой будут служить бельгийские укрепления. Таким образом, мыслилось, что вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира.

Такая военная доктрина соответствовала самому духу правящего режима. Обреченный на застой из-за слабости государственной власти и постоянных политических разногласий, он неизбежно должен был придерживаться этой пассивной военной доктрины. Она играла роль обнадеживающей панацеи и настолько соответствовала умонастроениям в стране, что любой политический деятель, добивавшийся своего избрания, рукоплесканий по своему адресу или возможности выступить в печати, должен был публично признать ее высокие качества.

Пребывая во власти иллюзии, что, объявив войну войне, якобы можно помешать агрессорам развязать ее, помня об атаках, за которые пришлось заплатить столь дорогой ценой, и не представляя себе отчетливо всей той технической революции, которая за это время произошла в военном деле, общественное мнение даже и не помышляло о наступательных действиях.

Словом, все способствовало тому, чтобы положить принцип пассивности в основу нашей национальной обороны.

Мне лично такое направление представлялось крайне опасным. Я считал, что в стратегическом отношении оно целиком и полностью отдает инициативу в руки противника. С политической точки зрения я полагал, что широковещательные заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы границ поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран и областей: Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и т. д. Мне казалось, что таким образом мы отдаляем от союза с нами Россию, а также даем Италии понять, что при любых обстоятельствах мы не собираемся пресекать ее злонамеренных действий. И наконец, с моральной точки зрения мне представлялось пагубным убеждать страну в том, что в случае войны участие Франции сведется к тому, чтобы драться как можно меньше.