Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу Страница 8

Идея о том, что на протяжении столетий все вторгавшиеся в Китай захватчики в конце концов ассимилировались, широко распространена до сего дня. Историки двадцатого века высказывают предположение, что вторжения чужеземцев вроде монголов и маньчжуров придали китайской культуре еще большее единство, заставив нацию искать прибежища в общественных установлениях. Джон Кинг Фэрбэнк, старейшина среди американских китаистов прошлого века, считал, что волны завоевателей привели к образованию у китайцев «культурализма», который он определяет как самоотождествление личности с общиной, связующее общество так же прочно, как патриотизм в других культурах.

Это глубинное чувство культурного единства выдвигается как обоснование того факта, что Китай не воспринимал иноземных религий. «Почти невероятно, чтобы христианство когда-либо восторжествовало в Китае», — предрекал Монтескье. По его мнению, Евангелие сможет завоевать их души лишь при условии их полного отказа от традиций, что, принимая во внимание неизменность их обычаев, немыслимо. Безуспешные попытки католических миссионеров, начиная с иезуитов шестнадцатого столетия, вырвать миллионы языческих китайских душ из объятий местных религий — даосизма и конфуцианства, как кажется, подтверждают этот тезис.

Протестанты оказались столь же неуспешны. Лондонское миссионерское общество отправило в Китай своего первого посланца в 1807 году. На вопрос, сможет ли он просветить верою население страны, Роберт Моррисон отвечал с непоколебимой уверенностью: «Нет, но я надеюсь, что Господь — сможет!» Спустя три десятилетия протестантская церковь могла похвастать лишь горсткой обращенных. Вывод ясен: Китай не меняется. Китай меняет вас.

Длительность и непрерывность существования Китая в истории, очевидно, внушили его населению поразительную «историческую направленность ума», глубокое осознание своего места в преемственности собственного национального предания. «Только в Китае официальное лицо, ответственное за реформирование государственного аппарата, может во время интервью провести аналогию этих реформ с тем, как чиновники времен Ханьской династии решали проблему непотизма», — отмечает журналист Джаспер Беккер. Отсюда происходит самоуверенность, отчасти даже высокомерие, свойственные китайцам. По наблюдениям американского китаеведа Херли Крил, китайцы считают себя «более интеллектуально развитыми, культурными и одаренными, чем все прочие нации».

Эта самооценка окрашивает отношение китайцев к внешнему миру. Согласно Генри Киссинджеру, «Китай воспринимает другие государства как второстепенные и ранжирует их по степени приближенности к китайским культурным и политическим стандартам». Чем больше в вас китайского, тем более, в глазах Пекина, вы цивилизованны. Кажется, что даже само название Китая — «Срединное государство» — отражает эту убежденность в собственном культурном превосходстве, прочно укоренившуюся веру в то, что мир вращается вокруг Китая.

И это не только впечатление извне, подобные идеи высказываются самими китайцами. «Варварские племена с их правителями стоят ниже, чем китайское царство без правителей», — заявил китайский мудрец Конфуций в V веке до н. э. Некоторые китайские интеллектуалы утверждают, что никакая другая страна не слита настолько с собственной историей, как Китай. «Китайская история — плоть от плоти Китая… это место, где ясно понимаешь, что человек здесь в самой своей основе — homo historiens (человек истории)», — пишет сотрудник Национального университета Тайваня Хуан Чжунцзянь. Китайские должностные лица в своих высказываниях непременно с почтением обращаются к культурному и историческому наследию Китая, а послы Срединного государства в иностранных столицах никогда не упустят случая указать принимающей стороне на особый исторический статус своей страны.

Таким образом, нас объединяет с китайцами отношение к Китаю как к чему-то исключительному. Мы видим перед собой древний народ, объединенный письменностью, изобретенной в бронзовом веке, и придерживающийся принципов, уходящих в глубь веков ко временам Конфуция и древнего мистического учения даосов. Китайцы воспринимаются нами как исключительно самоуверенная, убежденная в своем культурном превосходстве, часто высокомерная нация.

На самом деле стоит взглянуть поближе, и мы обнаружим, что всеохватывающее культурное единство империи сильно преувеличено. Китай не только не является «вневременным природным феноменом», но также и его история вовсе не простирается в глубь веков на пять тысячелетий. Претензии на историческую непрерывность государственной традиции бессмысленны, а теория о вековой непроницаемости Китая для влияния чужеземных религий столь же хрупка, как разочаровавшие Диккенса шары из слоновой кости.