Пояс Богородицы - Роберт Святополк-Мирский Страница 8

Картымазов, низко поклонившись, вышел.

На сим великий князь повелел прекратить записывать, удалился в соседнюю комнату и дожидается, пока я передам ему готовый документ.

По личному приказанию государя записано скорописью, а затем переписано тайнописью с одновременным уничтожением вышеупомянутой скорописи доверенным дьяком великокняжеским Федором Курицыным в единственном экземпляре и немедля передано в руки государя нашего великого князя московского Ивана Васильевича для вечного хранения в его секретном великокняжеском архиве.

6 июля 1480 года

…Купец Онуфрий Карпович Манин в силу своей профессии, а также характера не мог позволить или даже представить себе путешествия из Новгорода в Москву (и далее) без возможности извлечения из этого предприятия, раз уж оно стало неизбежным, максимальной выгоды.

Неизбежным это предприятие стало в силу непреодолимых обстоятельств, то есть тех, которых купец Манин преодолеть не смог, а именно: выхаживание Любашей раненого Ивашки неожиданно привело молодых людей к пламенной, нежной и настолько глубокой любви, что жизнь друг без друга стала казаться им совершенно невозможной. Это, в свою очередь, привело Ивашку к тому, что он бухнулся в колена купцу Манину и стал просить у него руки дочери. Манин дочь любил и, услышав от нее, что все ее счастье в Ивашке, согласие свое отцовское дал, понимая, какие это согласие будет иметь последствия.

А последствия были такими, что, поскольку Манин в своей единственной дочери души не чаял, ему пришлось смириться с мыслью, что жить с мужем Любаша будет в Медведевке на Угре, потому что Ивашко себе жизни другой не представлял, — а это означало, что и Манину придется сниматься с места и всю свою купеческую карьеру начинать сначала, потому что и он, в свою очередь, не представлял себе жизни вдали от родного дитяти.

Вот так и вышло, что Манин, два его верных помощника, Любаша, Ивашко, Алеша, телега с дочкиным приданым да еще несколько с кой-каким товаром — ну негоже из Новгорода в Москву с пустыми руками ехать! — двинулись в дорогу и благополучно прибыли в Москву, где Манин, имея, как и повсюду, знакомых купеческого звания, а также и деньжат прилично, снял не более, не менее как целый большой дом на Торговой улице, чтоб, значит, товар новгородский продать, пока Василий Иванович и его друзья у великого князя на приеме будут, а уж потом, поужинав по-человечески и отдохнув, как положено, завтра всем отрядом и двинуться дальше.

Федор Лукич Картымазов прибыл к великому князю в составе посольства от взбунтовавшихся удельных князей и уже неделю ожидал в Москве распоряжений.

Филипп Бартенев был вызван из воевавшего с ливонцами войска по поручению великого князя и тоже несколько дней находился в Москве.

Здесь же был и Сафат, которого его владыка, крымский хан Менгли-Гирей, отправил в распоряжение своего лучшего друга и союзника великого московского князя Ивана Васильевича.

Наконец, Василий Медведев был отозван из Литвы для сегодняшней встречи с великим князем, хотя в душе не мог понять, зачем это было нужно, — ничего нового ему Иван Васильевич не сказал.

Но спорить с государем нельзя, и все собрались, как он велел.

Конечно, Манин и вся компания с ним тоже оказались именно в это время в Москве не случайно — просто Алеша сообщил Медведеву, что Ивашко поправляется, а Медведев сообщил Алеше, когда он будет в Москве. Теперь оставалось только точно подгадать время, что и было сделано.

Таким вот образом все друзья и соратники после долгой разлуки снова оказались вместе, и Манин был очень рад случаю показать свое гостеприимство Медведеву, которого очень уважал и любил, а заодно и его друзьям.

Потому все были еще с утра предупреждены о том, что сразу после приема у великого князя купец Манин ждет всех со званым обедом.

И все собрались вовремя, да вот только Филипп почему-то опаздывал.

— Позвольте сказать, Василий Иванович, — осторожно вмешался Алеша.

Обычно за столом с дворянами не сидели дворовые и служивые люди, но это был исключительный случай — купец Манин был как бы хозяин, и сидели тут его дочь и ее жених Ивашко и, конечно, Алеша.

— Ну говорит — позволил Медведев.

— Филипп Алексеевич, как только от великого князя пришел, тут Же позвал этого своего… не пойму, то ли он слуга у него, то ли приятель…

— Генриха? — переспросил Медведев. — Ну знаю, он мне о нем рассказывал.

— Ну вот, — продолжал Алеша, — Филипп сказал этому Генриху: „Сейчас, обожди, я мешок с камнями возьму, и пойдем!“ И точно — вышел с мешком, засунул его за пазуху, и оба они быстро направились куда-то в сторону Кремля.

— Кремля? — удивился Медведев. — Хотел бы я знать, что он там собирается покупать за свои драгоценные камни…

— А вот еще, — добавил Алеша, — уже когда они вышли, Филипп сказал. „Если что, спросим у мастера Аристотеля — он наверняка знает…“

Очень странно, — пожал плечами Медведев.

— Никогда не понимал интереса к чужим делам, — сказал Картымазов. — Мало ли что человеку нужно? Это его дело! Зачем нам ломать над этим голову?!

— Да! Действительно! Ты, как всегда, прав, Федор Лукич!

— Давайте лучше подымем кубки и выпьем за эту очаровательную пару молодых людей, а особенно за Любушку, которая станет скоро для нас близкой и родной соседкой! — воскликнул Картымазов.

Прозвучало еще много тостов, и было выпито еще немало кубков, за окном стемнело, и тогда вдруг во дворе поднялся какой-то шум, гам, скрип повозок, а потом в комнату вошел хозяин дома, ударил в пол шапкой и обратился к Манину:

— Не изволь гневаться, Онуфрий Карпович, да только там пришел этот твой очень большой по размеру друг и привел целую кучу народу, я не знаю, где их разместить!

— Спокойно! — громовым голосом сказал Филипп, входя в комнату. — Никого, кроме меня и Генриха, размещать не надо! Это все москвичи, и они разойдутся по домам! Я их только привел, чтоб они знали, где у нас утром сбор!

— А, ну это другое дело, — поклонился обрадованный хозяин и вышел.

— Здравствуйте еще раз, мои дорогие друзья! — воскликнул Филипп. — Я надеюсь, вы не все тут выпили и еще найдется для меня кубок доброго меда! Должен вам признаться, я совсем не привык к деньгам, и они прямо жгут мне карманы! Мы тут вчера с Генрихом посоветовались, и мне пришла в голову гениальная мысль… Впрочем, поговорим об этом по дорогевремени у нас будет предостаточно. Когда отправляемся на родную Угру?

— С восходом солнца»— сказал Картымазов.

— Отлично! Так и скажу людям, а потом еще часок посидим, а?

— Конечно, Филипп! — хором воскликнули Медведев, Картымазов и Сафат.