Дикие пчелы - Иван Басаргин Страница 8

И верно, учение деда Михаилы противоречило Святому Писанию:

– Божье слово – суть душевная. Оно идет от души, а не от зубрежки того слова. Надо поначалу понять душу слова, а уж потом славить тем словом бога. Не тот бог, что рисован на иконах, а тот бог, что сидит в душе.

Лет двадцать назад такого бы не сказал дед Михайло. А вот с годами пришла к нему мудрость, пришла и заставила задуматься.

Отлучили деда от учительства, потому что его учение было богохульно и богомерзко. Но он отстоял-таки своих любимых сорванцов. При нем остались восьмилетние побратимы: Устин, Петр, Роман. Он их собирал в своей избушке, что стояла на отшибе, рядом с домом другого учителя Макара Булавина, которого тоже в свое время отлучили от учительства. Учил истории и другим наукам. С ребятами писал иконы, вел летопись братии.

– Вы спрашиваете, что есть время? Время, как вода течет и течет по своему руслу. А в этом времени – мирская суета, стоны, раздоры. Сколько я помню, столько и ведутся в мире войны и драки, мелкие свары и глупые обиды.

Непонятные слова говорил дед Михайло. Непонятные сказы о далеких звездах, что будто они такие же солнца, как то, что греет нашу землю. Что под теми солнцами тоже могут жить люди. А вот где же тогда райская обитель, где живет бог?

И лежали побратимы и учитель на душистом сене, смотрели на звездное небо, и каждый силился разобраться в той астрономической мудрости.

– Коло-звезда – единственная звезда, коя ходит по небу, будто короткой веревкой к колу привязана. А вот у других звезд и размах широк, и дороги дальни, – в ночи давал урок дед Михайло.

Побратимы познавали течение звезд, их названия, но никак не могли представить всю глубину и ширину Вселенной.

– А как же, деда, ить в Святом Писании сказано, что небо твердь, а звезды сам бог прибивал к небу? – раздался звонкий голосок Устинки.

– Святое Писание, сынок, создано для темных людей. Для умного и грамотного то Писание смешно и бестолково. Вот вбей ты гвоздь в стену, рази же он будет бродить по стене? Нет, он там навеки недвижимым и останется. А гля на звезды, с вечера Марса-звезда была над сопками, а к полуночи она ушла с полнеба. Да и Большая Медведица тожить сделала большой шаг по небу. Не твердь небо, небо – эфир, пустота, необозримая для ума и глаза человеческого. И не верьте тому, что бог создал Землю. Не всесилен он, не всеведущ. Создал Землю, населил ее всякими тварями, а не узрел в душах Адама и Евы, что они скоро совершат грех великий. Не узрел он и того, что люди впадут в блуд, а за блуд восхотел наказать потопом. Одного Ноя пожалел. Глупость все это. Ежели бог не может узреть такое, то куда ему до создания Земли и Вселенной? Кем все это создано? На то и я не могу дать ответа. Ежели бы знал, то не нудилась бы душа: есть бог аль нет? Разум отверг его, а душа держится. Тяжко. Разум отвергает бога, а душа за ним тянется. Но кто-то все же создал? А вот кто?! – почти кричал дед Михайло. – Не могло же все это из ничего родиться. Умру, так и не познав таинств Вселенной. Да и никто их не познает, ибо человек мал, а Вселенная велика.

Может быть, по этой причине дед Михайло не очень любил астрономию. Зато в истории он был знаток, облекал ее в рассказы, живые и понятные. И история с его слов враз приближалась, как будто все это случилось только вчера.

Стонут леса, вьюжат злые ветры, бредут побратимы по тайге, представляют Ивана Сусанина, героя народных сказаний. Тонут ляхи в глубоком снегу. Ведет их Иван Сусанин, чтоб загубить в чащобах непроходимых. Бела борода у Ивана Сусанина, ростом он велик, виден среди звезд и во тьме. Надвинулись на него смоляные факелы, чадят в бороду, ест дым глаза, тают сосульки на бороде, а Иван смеется в глаза ляхам.

– Вы говорили, деда, что слава – дым, – расспрашивает деда Михаилу Устин, – а ить Иван Сусанин и сейчас жив во славе?

– Слава славе рознь. Есть слава во имя спасения земли родной, а есть слава ради корысти своей. Слава твоего отца будет короче его жизни. Короче, вот помяните мое слово, ибо он не к добру зовет народ наш, а к жадности и сребролюбию. Он мутит народ не добром, а злом.

– В чем же его зло?

– А в том, что он отнял у других тропу познания. Сам же все это получил от меня, и сам же туго верит в лик божий. Значит, он двоедушник, прощелыга.

– Деда Михайло, мы уже не маленькие, расскажите, почему вышел раскол? – теребит зипун старика Устин. – Пошто одни люди не приняли новую веру, а другие приняли?

– Это путано, сынок. Новая вера пошла от зело грамотных людей, от Арсентия Грека, Никона-патриарха. А народ, темный и сирый народ не восхотел принять нововведения в уставах, правку старых молитв. Как это было? Я многие годы познавал, пошто и как вышел раскол. Здесь тебе и будет ответ, что есть одна слава, как у Сусанина, и есть другая, корыстная. Ведь Никон и Арсентий Грек на то пошли, чтобы возвеличить себя в веках, создать новую веру, самим же стать выше царя.

…Так передавал Михайло знания, мудрость жизни побратимам, своим последним ученикам. Стрельбе же учил их Макар Булавин, наилучший стрелок среди раскольников. Учил повадкам зверей, разным премудростям таежным:

– Чтобы быть хозяином в тайге, надо уметь многое: стрелять точно, ходить ночью по звездам, днем по солнцу, разводить костры, строить дома, шить обутку. Таежный человек – все должен мочь. Без этого мы погибнем.

И вел в тайгу, туда, где кричали филины, рычали тигры, стонала и всхлипывала ночь. Вел, чтобы дети с восьми лет не боялись тайги, чтобы они могли и в ночи спать сном младенца. Ибо человек есть голова всему сущему на земле.

А ночь темна, над головой лишь звезды, луна. Чьи-то всхлипы, вскрики, стоны. Треск сучка под лапой зверя кажется хлестким выстрелом; шум ключа похож на скрадывающие шаги тигра. Хочется прыгнуть под коряной полог, забиться в угол и сидеть там пугливым мышонком. Но такое делать нельзя, друзья засмеют – каждый старается не обращать внимания на ночные звуки и слушает охотничьи сказы Макара Булавина…

Учил он и плавать на лодке по бурным рекам, и бегать на лыжах по крутым сопкам. Лыжи подбиты камусом, бежишь в гору, а плотная шерсть не дает сползать назад. Но главная учеба – это стрельба.

В те годы у раскольников уже были однозарядные берданы, многозарядные винчестеры, русские винтовки.

Любимцем у Макара был Устин Бережнов. Глаз у него зорок, рука хваткая. Того и смотри, что догонит учителя. Но учитель этому только радовался. А вот Романа Журавлева не любил и часто кричал на него:

– Я выбью из тебя эту хлипкость. Ты как журавушка, идешь и ногой за ногу цепляешь. И в кого ты такой журавлиный? А ну бегом, вона до той сопочки и обратно. Душа из тебя винтом. Охотник должен быть верток, гибок, как соболек, упруг, как еловые корни. Он должен уметь думать, чтобы затылок запоминал, а глаза искали зверя. Внял?

Охотничьим наукам обучал детей и Алексей Сонин. Никто больше его не ловил соболей и колонков. Учил настораживать и строить разные ловушки, капканы самодельные, ходить по следу соболя, чтобы загнать его в дупло или расщелину, выкурить дымом, прежде поставив омет или рукавчик. Но это был «заполошный учитель», как называли его дети. Он срывался, кричал, драл непонимавших за уши, топал ногами. Но тут же отходил и снова начинал показывать свои премудрости таежные.