Нефертити - Мишель Моран Страница 8

— На солнце у тебя глаза, как у кошки, — сказал он. — Зеленые, словно изумруды.

— Как и у мамы, — ответила я.

— Да, — согласился отец. Но он подозвал меня не затем, чтобы побеседовать о моих глазах. — Мутноджмет, в грядущие дни твоя сестра будет нуждаться в тебе. Времена нынче опасные. Когда на трон восходит новый фараон, это всегда сопряжено с неизвестностью, и сейчас — более, чем когда-либо. Ты станешь главной дамой при твоей сестре, но ты должна быть очень осторожна во всем, что говоришь и делаешь. Я знаю, что ты честна. — Он улыбнулся. — Но иногда честность — это недостаток. Двор — не место для честности. Будь осторожна с Аменхотепом.

Отец посмотрел на реку. На берегу висели рыбачьи сети. В это время дня всякие работы прекращались.

— Кроме того, ты должна управлять Нефертити.

Я удивленно уставилась на него:

— Как?

— Давая ей советы. Ты терпелива, и ты умеешь обращаться с людьми.

Я покраснела. Отец никогда прежде не отзывался обо мне так.

— Нефертити вспыльчива. И я боюсь…

Отец покачал головой, но так и не договорил, чего же он боится.

— Ты сказал тете Тийе, что Нефертити сможет сдерживать царевича. Но зачем его сдерживать?

— Потому что он тоже вспыльчив. И честолюбив.

— Но разве честолюбие — это плохо?

— Такое — да. — Отец накрыл мою ладонь своей. — Ты сама увидишь. Просто смотри внимательно вокруг, котеночек, и будь начеку. Если что-то случится, первым делом иди ко мне.

Отец понял, по какому руслу устремились мои мысли, и улыбнулся.

— Не надо так беспокоиться. Все не так уж плохо. В конце концов, это не слишком большая цена за корону Египта. — Он взглядом указал на берег. — Мы уже почти приплыли.

Я посмотрела вперед. Теперь, когда мы приблизились ко дворцу, вокруг стало больше судов, длинных кораблей с треугольными парусами, как и у нас. Женщины подбегали к бортам кораблей, чтобы бросить взгляд на нашу барку и рассмотреть, кто там есть. Золотой вымпел, реющий над мачтой, указывал, что на этом корабле плывет первый вельможа Старшего, и все, должно быть, знали, что эта барка несет будущую царицу Египта. Нефертити исчезла в каюте и появилась вновь, облаченная в новое платье. На груди у нее, сверкая на солнце, висели редкостные драгоценности, оставленные тетей. Нефертити подошла и встала рядом со мной на носу, подставив лицо прохладным брызгам.

— Великий Осирис! — Я указала вперед. — Смотри!

На берегу стояло пять десятков солдат и не менее двух сотен слуг, и все они ожидали нашего прибытия.

Первым с корабля спустился отец, за ним — мать, а потом уже Нефертити и я. Таково было соподчинение в нашей семье. Интересно, а как изменится иерархия после коронации моей сестры?

— Гляньте на носилки! — воскликнула я.

Носилки были украшены золотом и лазуритом, а шесты у них были из черного дерева.

— Должно быть, это носилки Старшего, — произнесла пораженная Нефертити.

Нам помогли забраться в носилки, каждому — в свою занавешенную кабинку, и я отодвинула занавеску, чтобы во второй раз взглянуть на Фивы, сияющие под послеполуденным солнцем. Я не понимала, как Нефертити может спокойно сидеть в носилках, если она никогда прежде не видала Фивы. Но я видела ее тень, горделивую и прямую, в середине носилок; она сдерживалась, невзирая на то, что нас сейчас несли по городу, куда отец никогда нас не брал. Дюжина флейтистов сопровождала нас, пока мы проплывали мимо домов из песчаника и сотен зевак. Я пожалела, что мы с матерью в разных носилках; мне хотелось бы разделить ее радость при виде акробатов и музыкантов, развлекающих собравшиеся толпы. Мы миновали храм Аменхотепа Великолепного и две огромные статуи, изображающие его в виде бога. Потом на горизонте блеснуло озеро, окруженное пустыней. Я чуть не выпала из носилок, так мне хотелось его разглядеть. Это было рукотворное озеро, вырытое в форме полумесяца; оно окружало дворец. Там, где полагалось бы находиться песку и пальмам, по водной глади скользили лодки с маленькими парусами, и я вспомнила рассказ отца о том, что Аменхотеп Великолепный создал это озеро в знак своей любви к царице Тийе, и о том, что подобного ему нет во всем Египте. Оно сияло под солнцем, словно жидкий лазурит и серебро, и, когда мы приблизились к воротам дворца, толпа отступила.

Я быстро откинулась на подушки и опустила занавески. Мне не хотелось выглядеть деревенской девчонкой, никогда не бывавшей за пределами Ахмима. Впрочем, даже с опущенными занавесками я поняла, когда мы вошли в пределы дворца. На дорогу легла тень деревьев, и мне видны были очертания маленьких храмов, домов чиновников, царской мастерской и маленьких, приземистых жилищ слуг. Носильщики поднялись по лестнице и наверху опустили носилки. Когда мы раздвинули занавески, перед нами раскинулись все Фивы: озеро в форме полумесяца, глинобитные дома, рынки, поля, а за всем этим — Нил.

Отец стряхнул пылинки со своего схенти [2]и объявил слугам:

— Сейчас нас препроводят в наши покои, и там мы разберем вещи. Когда мы вымоемся и переоденемся, мы отправимся на встречу со Старшим.

Слуги низко поклонились в знак почтения, и я поняла, что на мать произвела впечатление власть, которой ее супруг обладал в Фивах. В Ахмиме он был просто нашим отцом, человеком, который любил читать у пруда с лотосами и посещать храм Амона, чтобы полюбоваться, как солнце садится за полями. Но во дворце он был визирем Эйе, одним из самых уважаемых людей во всем царстве.

Появился молодой слуга, щеголяющий юношеским локоном. Он был изящен, а его схенти было отделано золотом. Лишь слуги самого фараона носили такую одежду.

— Я отведу вас в ваши комнаты. — Он двинулся вперед. — Почтенный визирь Эйе и его супруга будут жить в покоях слева от покоев фараона. Справа оттуда — покои царевича, а рядом с ними комнаты госпожи Нефертити и госпожи Мутноджмет.

Позади слуги проворно подхватили нашу дюжину сундуков. Дворец был построен в форме анка, центром которого был фараон. Вокруг во внутренних двориках располагались покои его визирей, и, когда мы проходили через них, женщины и дети останавливались, чтобы посмотреть на нашу процессию. «Вот какой теперь будет наша жизнь», — подумала я. Мир тех, кто смотрит.

Наш проводник провел нас через несколько двориков, вымощенных яркой плиткой, с росписями, изображающими заросли папируса, и дошел до покоев, в которых остановился.

— Это покои визиря Эйе, — церемонно провозгласил слуга.

Он распахнул дверь, и из каждой ниши в комнате на нас уставились гранитные статуи. Комната была светлой и роскошно обставленной, с тростниковыми корзинами и деревянными столами с резными ножками из слоновой кости.

— Отведи моих дочерей в их комнаты, — распорядился отец, — а потом сопроводи их в Большой зал к ужину.