Песнь меча - Розмэри Сатклиф Страница 8

Бьярни лежал на животе в невысокой горной траве, подперев подбородок рукой, и смотрел в ветреную пустоту. Отсюда, с холма Греан Хед, виднелось множество островов, которые составляли Барру и тянулись на север, мимо Эрискея и Уиста [22], вдоль стаи Гебридских островов.

Он ходил в одну из рыбацких деревень на южном берегу за новой парой башмаков из тюленьей кожи. Там жил маленький черноглазый горбун, который утверждал, что искусству шить башмаки его научили сами эльфы, и брал соответствующую плату. Башмаки обошлись Бьярни в целую серебряную монету с изображением короля и трех пшеничных колосьев, но он знал, что они того стоят; это его вторая пара.

Теперь он направлялся обратно в поселение, привязав башмаки к поясу. Но ему некуда спешить. Здесь наверху так хорошо. Хунин вилял хвостом рядом с ним, тревожно принюхиваясь к ветру. Прошел уже год с тех пор, как он последовал за Бьярни из Дублина, и успел превратиться в большого сильного пса, черного, как ночь, не считая белого пятна под подбородком и удивительно ярких янтарных глаз.

Бьярни, почесывая навостренные черные уши пса, вспоминал прошлое — Каминный зал Эйвинда с Востока. «У меня нет господина. Я могу грести, и мой меч к твоим услугам. Я тот, кто тебе нужен».

Онунд Деревянная нога осмотрел его с ног до головы, как коня на продажу, и согласился: «Хорошо, я беру тебя».

Это значило, что придется оставить Хунина вместе со Свеном Гуннарсоном на три месяца летнего плаванья. Но когда в конце лета они вернулись за Свеном, чья рука срослась не совсем правильно, но была такой же сильной, как раньше, они забрали и Хунина из собачьей своры. Бьярни заслужил это, и доказательством тому были его руки — покрывшиеся волдырями от долгой гребли и огрубевшие, когда волдыри лопнули и зажили, превратившись в толстую, мозолистую кожу, которой отличались опытные моряки.

С тех пор было еще одно летнее плаванье, торговое — не длинный морской поход до самой Испании за рабами и специями, которыми торговали сарацины [23], а вдоль береговой линии, за солью и шкурами. Только однажды они поплыли на север до самых Оркнейских островов [24]за рабами для полей ярла [25]Сигурда. Он вспомнил, как они метались в море у Большой головы, ожидая прилива, который помог бы им проскочить в пролив Пентленд-Ферт [26], мимо рокочущего, затягивающего все живое водоворота — пожирателя кораблей, оставлявшего жен вдовами. Он вспомнил быстрое течение между островами, штормы и редкие затишья; сухопутный поход с Эйвиндом, чтобы подавить восстания трех местных ирландских королей и датских войск, которые они призвали на помощь; набеги на датские поселения на побережье Уэльса.

Онунд и Тронд, Афлег и Тормод Шафф иногда охотились вместе, но чаще бороздили моря на своих ладьях, составляя целый флот. Трое из них пришли в западные моря, чтобы покончить с конунгом Харальдом Прекрасноволосым, а четвертый, Афлег — житель Барры, их давний морской товарищ, старше остальных, смешанного происхождения, так что эти острова уже были в его крови. Возможно, поэтому земельными вопросами занимался именно он, и, сидя на резной скамье в Каминном зале перед общиной, решал, когда сеять ячмень или охотиться на тюленей, а Онунд Деревянная нога был, без всяких сомнений, повелителем морей, их морским вождем.

Вдали среди островов море изменило цвет с наступлением отлива, и желудок подсказывал Бьярни, что пора возвращаться на ужин. Он перевернулся на спину, сел и несколько мгновений смотрел на блестящую поверхность воды, тянувшейся до самого запада. Там уже не было островов, только пустота и край земли или те острова, о которых иногда рассказывает гусляр Афлега, — острова за заходом солнца, земля вечной молодости…

Тем временем волны стихали, бледный изгиб новой луны виднелся на небе, и Бьярни хотелось есть. Он согнул колени и встал, Хунин весело запрыгал вокруг него. Вместе они направились в поселение. Вниз по склону высокой голой скалы и покрытому травой горному выступу, в долину холмов и вересковых пустошей, которые сменялись плодородными пастбищами за белыми песками — они опоясывали все западные земли Барры. Там с холмов спускался ручей, протекая по узкой долине, заросшей березами, рябинами, ивами и боярышником.

Наслаждаясь восхитительным видом, Бьярни увидел кончик торфяной крыши, чуть видневшейся среди могучих деревьев — плотных, побитых ветром насаждений ясеня, и почувствовал, как долину покрыла тьма и прохлада. Озноб прошел по его спине, и он посмеялся над собственной глупостью. Это всего лишь храм богов, такой же, как в Рафнгласе. Но там в жертву приносились только волосы из конского хвоста, а кровь проливалась редко, лишь по необходимости. Здесь же в священной роще с деревьев свисали кости, которые когда-то принадлежали живым существам. Иногда запах этого места можно было учуять издалека…

Насвистывая, он направился вниз, вдоль вересковой пустоши, к долине, где ручей выходил из тени деревьев, и можно было перейти его вброд. Но недалеко от брода в зарослях ежевики, усеявших весь берег, он увидел девушку.

Она сидела одиноко, как неоперившийся птенец, выпавший из гнезда, в домотканой юбке, поднятой до колен, и терла ногу, а рядом лежала полная корзина ежевики, и несколько ягод скатились в траву. Бьярни хорошо знал ее, это была дочь местного жреца Одина. Он остановился, посмотрев на нее сверху вниз: